Училась я в третьем классе. Между промышленной зоной города и самим городом были пустыри, и их стали застраивать хрущевками, папе на работе дали квартиру. Меня перевели в 20-ю школу в начале 4-й четверти, она центровская и даже элитная с уклоном на английский. Я сразу съехала на тройки.
«Надо поднажать, соображаешь ты хорошо. Учителя сказали, что могли бы поставить четверки, но тогда ты разленишься!» — папа умолк сразу, как только вошла мама. Вчера было родительское собрание, куда по привычке ходил папа. На собрания в школе обычно ходит мама.
Однажды она сказала: «Скучно, всех ругают, а вот твою дочь расхваливают! Больше не пойду! Иди сам, и ты на машине, сразу после работы и по пути».
Стол накрыт, я пошла звать братьев. Они осваивали футбольное поле.
«Кто это разленится? Да, она уже лентяйка! Вообще по дому не помогает, а еще умудрилась троек нахватать! Ну, ладно пацаны, тем учеба не нужна, они и так в жизни пробьются…Нам же женщинам надо постоянно доказывать, что и мы умеем работать. И быть выше мужчин на две головы».
«Вот ты сейчас о чём…?» — в папином голосе слышалось возрастающее раздражение, которое легко может перерасти в праведный гнев. «Мама, как я обожаю чечевичный суп, налей мне погуще! Папочка, тебе не нравятся супы, а чечевичный особенно! Давай на ужин я сделаю бешпармак!».
Зашли мальчишки. Скинули футболки, потные и пыльные. «Немедленно в душ, только потом за стол» — скомандовала мама. Младший послушно поплелся с ворчливым бормотанием: «Я жрать хочу, а помыться я люблю сытым»! Старший заявил: «Я на кухне поем» , — шустро схватил мою тарелку и был таков.
Вот везёт же, ему никогда никто не смеет возражать. Он же бабушкин. Старинная традиция — «усыновление» старших детей, и потом запрещать родителям ругать первенца. Бабушкин любимчик принес пустую тарелку со словами: «Налей, пусть остынет, после душа еще поем», стал стучать в ванную. Младший вышел и прямо в трусах сел за стол. «Иди оденься, чистые майки сохнут на балконе» — мама была непреклонна.
Вот уж испортила я ей настроение своими тройками. С такими мыслями я ела свой любимый суп.
«Мама, а я поеду в Назымкой в пионерский лагерь?» — спросил младший. Он как хвостик за мной. Куда я, туда и младший. Хорошо, что чуть подрос и теперь в футбол играть начал. «Конечно, конечно поедешь. Папаша, позаботьтесь о путевках. Видишь, детям надо на природу, чего в душном городе торчать? — мама отдает распоряжения, обед в нашем доме это заседание генштаба.
Папа не доел, погладил меня по голове и напомнил: «Ты обещала вечером сделаешь бешпармак». Старший зашел и сел на папино место, он был в трусах и папиной майке. Она висела на его юношеских плечах и болталась как на вешалке. Стал доедать папин суп.
«Мама, папа, завтра надо сдать деньги на цирк, весь класс идет, одна я не сдала», — тататорю, пока не перебил кто-нибудь. Пока папа здесь, может, выдаст из своей заначки.
«Да, забыл сказать, я уже сдал деньги! Иди, веселись, ты заслужила!» — папа подмигнул заговорщически мне за маминой спиной. Гудки возле подъезда, значит подъехала папина служебная машина. Я выскочила на балкон и кричу: «Дядя Юра, заходи, мама приготовила твой любимый суп».
Папин водитель Юра, застенчивый парень с киношной внешностью. Правда, он очень похож на Гагарина, особенно улыбка с ямочками. «Так, дети, перестаньте, во-первых, кричать, мы теперь не в деревне, и потом он поел у себя дома. Нечего звать к столу без моего разрешения. Будет у тебя твой дом, вот там и зови кого хочешь. И он на работе. Пусть сидит и ждет, пока начальник выйдет», — генерал в юбке продолжала командирским голосом.
Юра уже стоял на пороге. «Заходи, поешь с нами» — мама была сама любезность. «Я тут, говорю, привыкаем к новому жилью. Твой начальник сейчас выйдет», — выйдя из-за стола расправила ворот папиной рубашки. Стиральная машинка ломает воротники, а я при глажке вытаскиваю вставки, потом вставляю. Заломы можно устранить, если прогладить через двойную мокрую марлю. Поэтому папины летние льняные рубашки я не досушиваю. А если не уследила, то это тоска как замучаешься, и еще по швам же как изнутри, так и снаружи пройтись надо. Пока я думала о рубашках, суп совсем остыл.
«Убери со стола и вымой посуду. Юра, подожди я с вами,» — вторая фраза обрадовала меня больше. Старший брат стоял в брюках, как Чарли Чаплин, они ему были коротки. Юра уже выходил, а Мурат (старшему брату досталось все самое лучшее — имя, рост, красота и положение любимчика) заявил: «Закажите мне новые брюки или купите, — и после паузы, — если найдете». Ему еще в весной в этом году я сама отпускала на этих брюках весь запас. И подшила тканью, что отрезала, когда укорачивала папины брюки.
«А мне, и мне тоже, и я хочу, — дуэтом заверещали мы с младшим. «Молчать, сопливые, дорастите сначала, вам и готовое купить можно». Я стояла на балконе и любовалась, как троица уселась в машину. Двор новостроечный, и саженцы едва ли приживутся, полить бы их надо. Весной ЖЭК на ленинском субботнике высадил и побелил маленькие тополя.
Подъехала машина дяди. Из неё с маленькой детской сумочкой вышла моя младшая сестра. Она держала дверь. И следом опираясь на палку мамина бабушка. Они гостили в Кызыл-Орде у тети.
Дядя начал размахивать руками, и Юра стал тормозить. Волга остановилась прямо на выезде из двора. Оттуда старший брат бежал с распахнутыми объятьями. Сначала он подхватил сестру. Потом обнял бабушку. И что-то шепнул ей на ушко. Бабуля достала из камзола носовой платок и, опираясь на капот, развязала, достала красную купюру в десять рублей.
«Ах, проныра, и у бабки деньги вытащил», — мама шлепнула шутя старшего сына. «Это мне на транзистор, не на брюки», — запротестовал брат.
Я выскочила из подъезда, и мы с папой почтительно здоровались с бабушкой, потом с дядей. А сестренка тащила меня за подол и норовила выхватить у соседского мальчика шланг. Она, хвастая, достала из переметной сумы «коржын» подаренную тётей лейку. Набрала воды и побежала поливать трепетавшие серебром листочки низеньких еще тополей.
Летом на юге ветер несёт из пустынь горячий иссушающий зной.