Вера Николаевна смотрела на мужа, без всякого гнева, скорее, жалостно и как смотрят на человека, который делает глупость, но уподобился ишаку и признавать это не желает:
-И что ты предлагаешь, Апполон? Бросить все и ехать не пойми куда, не понятно зачем? Ехать всей семьей?
Апполон Апполонович отмахнулся:
-Я не настолько глуп, дорогие мои. Еду на работу в Америку, я один. Предложили место инженера-проходчика на шахтах. С приличным окладом. Затем выпишу вас к себе. Ведь обговорили же все — и снова-здорово! Тут-то, что делать? Как жить и чем?
Этот тяжелый разговор возникал уже не в первый раз. Самое интересное, что обе стороны имели свои резоны.
Жизнь эмигрантов в Париже к концу 1921-го года и в самом деле назвать роскошной было трудно. Семейство Макаровых имело некоторые, отнюдь не огромные сбережения, на которые можно было протянуть еще пару лет. С работой дело обстояло скверно, так как все места, где можно было устроиться по специальности, были заняты. Русская речь звучала на улицах Парижа, открывались ресторанчики » аля- рюсс», звучали русские песни. Здесь за любую возможность заработать хватались сразу несколько человек.
Некоторое время Макаров то подрабатывал газетчиком, то пытался открыть частное сыскное бюро. Все это приносило дивиденды слишком маленькие, а ведь Вера обучалась в школе, за которую надо было платить. Вера Николаевна стучала на машинке в каком-то бюро, брала работу на дом, но денег не хватало катастрофически. Но и ехать в далекую Америку, с неясными перспективами, бросив все, имея на руках десятилетнюю дочь, опять приживаться на чужбине, было делом рискованным.
В конце концов, был выработан консенсус. Макаров едет один, затем обжившись, выписывает к себе семью. Вера, для которой отец был самым главным человеком в жизни, в споры взрослых не вмешивалась, отчетливо понимая, что отец хочет как лучше, но что будет дальше, было совершенно непонятно.
Наступил холодный ноябрьский день. Апполон Апполонович в последний раз обнял жену, крепко расцеловал дочь и, с трудом улыбнувшись, провозгласил:
-Ну, вот, милые мои Веры. Поезд до Марселя через пару часов, провожать меня не надо. Мы еще увидимся. Я напишу. Напишу обязательно.
Мать и дочь молча стояли на пороге, глядя, как глава семейства садится в такси. Целый день в доме стояла гробовая тишина. Такая обычно наступает, когда обнаруживается, что кто-то из близких неизлечимо болен или должен умереть с часа на час.
Ночью Вера проснулась от странных звуков, доносившихся из комнаты родителей. В одной ночной рубашке она ринулась на звуки. Мать сидела на разобранной постели и тихо давилась рыданиями, глядя в одну точку. Это было действительно страшно. Вера Николаевна никогда, даже в самые тяжкие минуты, не плакала. Не плакала, когда в Баку в любой момент их могли выгнать из дома, расстрелять, посадить в тюрьму. Оставалась мужественной, когда делили на троих один кусок хлеба, проживая в Константинополе. Не проронила ни слезиночки после того, как все начинания мужа завершались нулевым результатом, проделав дыру в бюджете семьи. А сейчас , она сидела, глядя в одну точку и тихо всхлипывала. Дочь обняла мать:
-Мамочка, не надо плакать.. Ну, не плачь.
Вера Николаевна тряхнула головой:
-Да, Верочка, плакать нельзя. Никак нельзя. Да еще новость. Мне написала, моя сестра из Бордо. Ты же помнишь, тетю Машу? Так вот, она хочет жить с нами. Ей трудно одной, да и нам все полегче будет. Не так одиноко. Она приедет через пару недель.
Этот урок взрослой жизни Вера Макарова усвоила для себя навеки. Если ты в беде, не рви душу слезами, старайся жить сам и поддержи других.
Приезд престарелой Марии Николаевны, честно скажем, жизнь Макаровых не облегчил, но волей-неволей поставил на новые рельсы. Сестра Веры Николаевны, с молодых лет восторженная курсистка, даже будучи в солидном возрасте, привычки молодости оставлять даже в эмиграции не желала. Она музицировала на старом раздрызганном фортепиано, писала стихи, которые тут же тащила по издательствам.
По вечерам она объявляла прокуренным голосом:»Гран Рон(большой круг)!» и устраивала вечер танцев, на который в обязательном порядке приглашались все желающие, в первую очередь, дети эмигрантов. Иногда она вдруг начинала исполнять русские романсы, среди которых был один, любимый Верой, проникновенно звучащий:
Так хочется хоть раз, в последний раз поверить,
Не все ли мне равно, что сбудется потом;
Любви нельзя понять, любовь нельзя измерить,
Ведь там, на дне души, как в омуте речном.
Твои глаза зеленые,
Твои слова обманные,
И эта песня звонкая
Свели меня с ума.
Одним словом, с сестрой матери скучать не приходилось. Однако, надо заметить, что при всей своей институтской восторженности и некоторой взбалмошности, не выбитой ни чужбиной, ни лихолетьем гражданской войны, Мария Николаевна, привила племяннице любовь к танцам, музыке, поэзии. Иногда, когда Вера возвращалась из школы, тетка брала бразды правления в свои руки, нещадно смоля сигаретки «Сальвэ»:
-Вера, помни, ты должна быть выше всех. Надеяться тебе не на кого. Только на себя! Так — пройдись. Ужас! Такое впечатление, что не девочка, а крестьянская лошадь, тянущая тяжелый воз! Еще раз! Голову выше! Сейчас лучше, но опять же, не надо таскать ноги и размахивать руками. Ох , и молодежь пошла! Никакого шарма! Грация рук, грация в походке!
Замечание относительно шарма, если быть честным, имело под собой, определенные основания. Четырнадцатилетняя Вера, впитавшая в себя с острым умом общительность и жизнерадостность отца, свободное время проводила в компании эмигрантских детей. Некоторые из них были обеспечены гораздо лучше, но в молодости это легко стирается общением. Вера была своей в компании ровесников и ровесниц, жадно впитывая повседневную жизнь парижских кафе и улиц.
Ей все интересно до чрезвычайности. Вот стоит на улице за своей палаткой продавец фруктов, радостно вопящий:
-Апельсины!!
Консьержка поругалась с мужем , и с балкона несется: -Антуан! Если ты сейчас уйдешь, то вернувшись , не застанешь меня живой!
Вот в кафе зазвенели стекла. Кто-то с кем-то что-то не поделил! Надрываясь, дудит, свистит и топает дамский духовой оркестр на открытой веранде ресторанчика . Одна из дам азартно припала к саксофону, вторая нещадно терзает геликон, третья что-то бравурное выдает на флейте. Рослая певичка, издающая аромат перегара, смешанного с духами, топает ногами, фальцетом выдавая:
-Я- поросенок!
Ну и что ж!
Я на маман свою , похож!
Моя маман была свинья!
И поросенок так же я!
И тут же по команде Веры вся развеселая компания, включавшая в себя Нину Дадиани, наследницу знаменитой фамилии, Катя Трубецкую и высокого смуглого Коля Лытина, сына морского офицера, начинает отплясывать на мостовой . Парижане, проходя мимо, смотрят с понимающей усмешкой. Все были молоды, всем хочется веселья. Самое интересное, что отдаваясь развлечениям, мадемуазель Макарова, ухитрялась отлично учиться. 
Я гляжу на портрет Веры, написанный художницей Зинаидой Серебряковой в 1924-м году. Смотрит на нас удивительно красивая девочка с тонкими чертами лица, умными глазами того свойства, что именуются «с бесовщинкой» . Наряд говорит сам за себя, дань романтике и детской легкости — головной убор индейского вождя. Однако не стоит думать, что легкость и бесшабашность Веры Макаровой пахли чем-то вульгарным и пошлым, учитывая, что совсем недавно завершилась война и легкость нравов Парижа вошла в поговорку.
Вера всегда знала, что есть определенные рамки, которые приличная девушка переступать право не имеет. Отлично осведомленная об отношении полов, она в случае, если, например, подвыпивший апаш начинал вести себя развязно, приглашая на танец, разводила руками:
-Прошу простить, месье! У меня нога на протезе и вставная челюсть, которая выпадает постоянно! А если вы не против, я сейчас выпью еще пару стаканчиков абсента, и мы будем развлекаться в кругу моих друзей!
Естественно, что после этого, воздыхатель резко ретировался. Мать и тетка, отлично понимая, что девочка, да практически молодая девушка, должна познать прелесть молодости, только улыбались, а Мария Николаевна, мечтательно произносила:
-Эх, были когда-то и мы рысаками!
Однако, как и все в жизни, юность Веры завершилась. Она окончила школу весной 1927 года и пришла домой с аттестатом, вся полная впечатлений. Однако дома выяснилось, что мать лишилась работы — закрылось бюро, и теперь шестнадцатилетняя Макарова и мать с теткой остались без средств к существованию. Это было тем более страшно, что отец, присылавший деньги из Америки каждый месяц, не подавал вестей о себе уже почти полгода. Все попытки отыскать его, оказались тщетными. Мало этого, издательство, с которым сотрудничала тетка, отказалась печатать ее новую поэму.
Вера сразу с первых минут оценившая ситуацию, глянула на тетку Марию, бесцельно бренчавшую на пианино, подошла к матери, бездумно глядевшей в окно, и произнесла:
-Помнишь, вы всегда говорили, что нужно жить пока живешь? Так вот. Теперь зарабатывать буду я!
Это прозвучало так, что взрослые женщины, находившиеся в ступоре, повернули головы. Это были слова взрослого, умного человека, настроенного на борьбу. И буквально на следующий день, Вера начала действовать.
Вариантов было не так много. Идти на панель, торговать собой? Это отметалось с ходу и на всегда. Устроиться гидом, что со знанием Макаровой четырех языков было возможно? Этот вариант рассматривался на крайний случай, так как сильна была конкуренция и негарантированность заработка.
Выход нашелся совершенно неожиданно. Стоял теплый майский день. Макарова шла по улице Дюма, когда взгляд ее упал на вывеску «Фирма «Маеб», ищет молодых женщин на работу манекеном». Сразу оговоримся: манекенщицы начала двадцатого столетия мало имели общего с современными гламурными «моделями», чье название часто лишь маскирует представительниц древнейшей профессии. Манекенщицы Франции 20-х годов в самом деле должны были демонстрировать модельные варианты одежды. И ничего более, по крайней мере , в стенах заведения.
Вера постояла чуть-чуть, раздумывая, но в этом момент дверь распахнулась и на порог шагнула молодая женщина, которая, увидав Макарову, всплеснула руками:
-Верочка! Вот так встреча!
Вера вгляделась и с трудом узнала в симпатичной, хорошо одетой девушке эмигрантку в замызганной гимнастерке, вместе с которой они плыли на транспортнике »Баку» искать счастья в далекой Европе. Софья кинулась к ней в объятия, и они крепко расцеловались . А через десять минут сидели в кафе, и Носович рассказывала о себе. Рассказ был краток. Пошла в фирму, служит манекеном, очень довольна судьбой. Внезапно, она глянула на Веру:
-Прости, я рада тебе, так что, трещу, без умолку. Что у тебя? Отец, мать, живы?
Вера вздохнула:
-Мама жива, но сейчас у нас дела скверные. Папа уехал в Америку и ни слуху, ни духу. Я ищу работу. Вот хотела устроиться манекенщицей.
Носович просияла:
-Умница. Ты красивая, и выглядишь модно.
Вера с трудом сдержала улыбку. Каких трудов стоит выглядеть модно. Иногда приходится экономить на чашке кофе и круассане. Но как говорится, если повезет, то повезет. Мода »аля рюсс», занесенная эмигрантами, стала во Франции, просто громадной: кухня по-русски, русская обувь, русская одежда, русские песни. Одним словом, хозяин «Маеб», увидав очень симпатичную русскую девушку с умными живыми глазами, расцвел, прищурив глаза плута и тут же предложил Вере:
-А давайте попробуем. Сейчас как раз готовим к показу летнюю коллекцию. Девочки, шляпку, обувь, летний плащ!
Когда обряженная во все с иголочки Макарова прошлась, все зааплодировали. В самом деле, тонкая стройная фигурка отлично смотрелась в легком модном одеянии. Да и плюс к тому, не прошли даром уроки тетки Марии. Вера словно не шла — она плыла при свете софитов. Домой она просто летела. Ей пообещали платить в неделю 80 франков и ,если понадобится, брать напрокат одежду из фирмы, естественно, с рекламными целями.
Прошло чуть менее года, и модницы Парижа, прослышав, что там демонстрирует на подиуме одежду редкостная русская красавица, зачастили в салон, рассчитывая, что модная одежда сделает красивыми и их. Рабочий день уже подходил к концу, когда Вера вышла из кабинки для переодевания, пора было идти домой. Она уже было направилась к выходу, когда низкий мужской голос, окликнул ее:
-Мадемуазель Макарова. Можно вас на минуточку?
Вера обернулась. Высокий мужчина с худым, волевым лицом, снял шляпу:
–Прошу прощения, мадемуазель. Я Жак Артюи — предприниматель. У меня к вам имеется разговор, чисто деловое предложение.
Вера оценивающе глянула н:а мужчину. Одет с иголочки, на руке кольцо — связан узами законного брака. На вид лет 45, сильное, волевое лицо. На обычного ловеласа не похож. И Вера ответила , чуть извиняющимся тоном:
-Простите, месье Артюес. Но сегодня я занята. Я тороплюсь домой.
Мужчина широко улыбнулся:
-А если, допустим, мы перенесем на завтра нашу встречу? Скажем , кафе «Георг V» на Монмартре в 17 часов? Вас устроит? Вот моя визитка.
Вера кивнула, занятая мысленно уже домашними хлопотами:
-Да конечно. До завтра.
К предложению какого-то мужчины встретиться она отнеслась хладнокровно, потому что девушки-манекенщицы, постоянно были осаждаемы во внерабочее время ловеласами всех мастей: неоперившимися юнцами, бодренькими старичками с туго набитой мошной, холостяками, ищущими, с кем бы скоротать вечерок. И не будем по большому счету осуждать людей за это. Великая война унесла миллионы жизней, миллионы людей сделала калеками и осиротила. И даже спустя десять лет после того, как отгремели последние залпы мировой бойни, еще отстраивались города и шахты, стертые с лица земли, огнем орудий, в сети рыбаков попадались морские мины, в своих тревожных снах так же шли в атаку ветераны.
Женщины, так и не встретившие свою судьбу, не дождавшиеся с войны любимого человека, осваивали мужские профессии, создавали клубы «Одиноких сердец». Аналогичным образом дело обстояло и с мужчинами. Ну, кому охота, пройдя через ад войны, потеряв жену, вековать век одному? Мальчишка, не успевший по возрасту на фронт, мечтает повзрослеть и опериться? Ну, где ему, кроме как в публичном доме или в агентстве манекенщиц, попробовать запретного плода ? Поэтому и женщины стремились выделяться модной одеждой, аксессуарами, обувь, надеясь привлечь мужское внимание.
Что касается самой Веры, то поклонников у нее было в избытке. Ее огромные черные глаза и тонкие, словно античные, черты привлекали мужчин разных возрастов. Однако, все эти мысли улетучились. Сейчас следовало быстренько купить еды, что-либо из хозяйственных мелочей, и спешить домой.
Вера прошла в комнату и улыбнулась матери:
-Красиво как на улицах, мама. Париж сияет.
Вера Николаевна, думая о чем-то своем, кивнула головой равнодушно:
-Сияет, куда он денется. Верочка, дитя мое, ответь ты мне на один вопрос. Что же это за жизнь такая пошла? Или , в самом деле, пожелание Конфуция — «чтоб ты жил во время перемен», стало реальностью, а?
Вера, расставлявшая тарелки на стол, недоуменно глянула на мать:
-Что случилось, мама? О чем?
Вера Николаевна страдальчески поморщилась:
- Сегодня принесли от твоих поклонников аж четыре корзины цветов, с четырьмя записками. Ты — потомок рода, ведущего происхождение от Петра Великого, дочь статского советника, то есть, по табелю о рангах, полного генерала, вынуждена на чужбине заниматься работой, за которую раньше брались лишь разорившиеся дворянские дочки, дочери купцов, ничего не имевшие кроме смазливой мордашки. И ты демонстрируешь свои бедра, руки, ноги разным болванам, для того чтобы прокормить себя и нас. Да если бы не сломалась жизнь, ты бы блистала на балах, тебе целовали бы руки. В конце концов, ты бы сейчас была бы замужней дамой.
Вера, словно в детстве, присела перед диваном на корточки и нежно обхватила худенький мизинец матери:
-Мамочка, а что делать? Не на панель же идти. Работа как работа. Другие не имеют и такой.
Незаметно она окинула комнату взглядом. Благодаря ее работе манекенщицы, появилась возможность купить мебель взамен старой, годной лишь для метания ножей, кровати, не напоминающие тюремные нары или древнеримские гробы.
Вера Николаевна жестом указала на пару пестрых журналов:
-Вот, полюбуйся. Ты на обложке. «Модные тенденции сезона 1929-1930. Красота аля- рюсс.»
Из соседней комнаты, раздалось жизнеутверждающее «Ах-хх-хр-грм!» Создавалось впечатление, что кто-то либо пытается скрести железом по битому кирпичу , либо готовится исполнить оперную арию и настраивает свой дивный вокал. Ни мать, ни дочь ни капли не встревожились. Звуки означали, что Мария Николаевна готовится исполнить , что нибудь вокальное или по-качаловски продекламировать монолог или отрывок из поэмы. Затем последовала россыпь трелей на пианино и тетка Мария баритоном пропела строчки из бодрого походного марша:
-А там, приподняв занавеску, лишь пара голубеньких глаз!!!!
Мать с дочерью переглянулись. В последнее время они, не сговариваясь, пришли к выводу, что родная сестра одной и тетушка другой медленно , но уверенно начинает протаптывать себе дорогу в то заведение, где завязывают за спиной рукава, изымают колюще-режущие предметы при поступлении, и вообще, стараются клиентов не злить, а именно — психиатрическая лечебница.
Самое интересное заключалось в том, что Мария Николаевна не буйствовала, не лезла на стену, не напяливала на себя мантию из простыни и не размахивала кочергой, как алебардой . То есть, не была буйно помешанной. Чудачество заключалось в том, что в внезапно, в разгар обеда или ужина, она отрывалась от еды и начинала декламировать что-нибудь типа «Вел за корону страшный бой со львом единорог» или «Не стой между драконом и яростью его!»
Если ее деликатно спрашивали, к чему приурочена такая чудная декламация, к какому моменту, то Мария Николаевна с едва заметным торжеством заявляла:
-А это, знаете ли, проверяю, все ли у меня с головушкой в порядке? Помню ли что– то , или не помню ничего?
Но это было еще полбеды. Хуже было, когда тетка в одной ночной рубашке , делавшей ее похожей на привидение, садилась ночью к роялю и начинала , не зажигая света, громогласно исполнять что-нибудь, типа «Не подходите к ней с вопросами!!» или «Слушайте если хотите!!»
Какие уж тут вопросы!? Хочешь слушать, не хочешь — а слушать придется ! Вопросы могут быть лишь у соседей, спросонья решивших, что наверху открыли варьете, или кто-то попутал уже белый день с ночью.
Через пятнадцать минут музыкальный номер завершился, и вполне довольная собой и своим творчеством Мария Николаевна вплыла в комнату. Она уселась в кресло и, вынув пачку неизменных « Сальвэ», вдруг произнесла неожиданно здраво:
-Я разговор ваш слышала. Ты, Верочка, молодец. Своей дорогой идешь. Время-то все перевернуло. Прежние все нормы и правила в тартарары полетели. И тебе еще удача улыбнется. Поверь мне. Ладно, милые мои, давайте ужинать.
Поздняя трапеза протекла в молчании. Каждый был занят своими мыслями. Вера, которая кроме легкого, бесшабашного характера, обладала еще и добрым, отзывчивым сердцем, не стала говорить матери, что и в профессии манекенщицы есть свои подводные камни, есть сложности и минусы.
Первый из минусов профессии манекенщицы, заключался в том, что хотя платили вполне пристойно по парижским меркам, требовалось в день делать три выхода под музыку с разными моделями, переодеваясь. Второй из неприятных элементов заключался в том, что в модельном одеянии манекенщица не имела права выкурить сигаретку или выпить кофе. Даже шапочное знакомство с мужем клиентки каралось немедленным изгнанием.
Обо всем этом поведала Вере Софья Носачева, когда однажды, после окончания рабочего дня, они задержались в комнатке, где хранились новые модели. Софья налила в чашки кофе и, присев в кресло, поинтересовалась:
-Как тебе, Вера, работа? Нравится?
Макарова улыбнулась:
-Да я только вхожу в курс дела. А так вполне. Интересно. А ты что-то хочешь мне рассказать интересное? Поделиться секретами?
Подруга сделала глоток кофе и с неожиданной горечью произнесла:
-Интересно-то , интересно. Но есть нюансы. Начнем с тебя. Во-первых, тебя взяли, честно скажу, за редкостную красоту и черные волосы. Сейчас это очень модно. Второй момент, для того чтобы быть манекенщицей, нужно , помимо умения красиво передвигаться и носить вещи, обладать слухом и чувством ритма. Вот сама посуди. Мы выходим под звучание фонографа. Определенная ритмика, она должна соответствовать стилю одежды. Должно соответствовать выражение лица.
Вера удивленно подняла брови:
-А можешь наглядно пояснить?
Бывшая сестра милосердия встала с кресла и сделала несколько шагов:
-Вот смотри. Представим, что ты подаешь костюм деловой женщины. Следовательно, строгое, сдержанное выражение лица. Вот так.
Она легко прошлась по комнате. А теперь представь ситуацию, что манекенщица идет походкой девицы с Плас Пигаль, вот так, размахивая бедрами, словно хочет заарканить клиента. Как смотрится?
Макарова, человек веселый, поглядев, как идет площадная девица, рассмеялась:
-Понятно. А если скажем , нужно демонстрировать вечерний наряд? Тогда как?
Софья кивнула: — Вот так, — и, мгновенно преобразившись, сделала несколько плавных шагов. — Теперь представь, что выйдя на подиум в вечернем платье, ты нацепила на лицо выражение профессионального могильщика.
Она скорчила гримасу вечной скорби и прибавила:
-А походка у тебя как у циркового коня.
И высоко поднимая ноги, с унылым выражением лица, Носачева прогалопировала туда и обратно. Это выглядела настолько комично, что Макарова расхохоталась. Не выдержав, Софья сама прыснула.
-А вот, скажем, демонстрация женского велосипедного костюма: бриджи, легкая курточка. Но при этом на подиуме ты идешь походкой красавицы в купальной юбочке и шляпке. Собирается красавица в воду войти. Скажем вот так.
И она , семеня и ежась , прокралась в сторону окна. Вера смеялась до слез, а когда успокоилась, спросила:
-Еще помимо этого есть секреты?
Подруга внезапно потухла и с каким-то безразличием, закурив сигаретку, произнесла:
-Сама увидишь. Да и через пару месяцев работы спина болеть начинает. Кроме того, нужно соблюдать диету. Мода на худеньких женщин сейчас. А если модельные дома готовят одежду на рубенсовские типажи, — без работы оставайся или ешь в три горла. В моде брюнетки — ты в фаворе, понадобились блондинки — иди, куда хочешь.
Все это Вера вспоминала ночью, вслушиваясь в дыхание сопевшей напротив матери. Внезапно почему-то вспомнился сегодняшний мужчина, Жак Артюи. Интересно, что могло понадобиться ему? С этими мыслями она и уснула.
Не знала Вера Макарова и знать не могла, что завтрашняя встреча и разговор будут во многом переломными в ее судьбе. А сможет и к лучшему , что не знала? Счастлив тем порой человек, что не знает, что готовит ему день завтрашний.
Продолжение следует