Олег Бобров. Хан-Тегри. ч.1 Пролог

Осенний день догорал, окутывая черным своим покрывалом, словно мать засыпающего младенца, предгорья Кухистана, пустынной земли на западе Иранского нагорья.

Создавалось впечатление, что небо старается  побыстрее  скрыть от глаз людских,   очередную картину   пожарищ и истреблений, что всегда совпадает  с  существованием рода людского…

Крепость Дизкух, взятая войсками султана Малик-шаха, представляла собой   обычное зрелище, которое остается после битвы, где дерутся не на жизнь, а на смерть: разнесенная таранами  крепостная стена, заваленные телами убитых ,  улочки  и линия укреплений , перед крепостью, смрадный запах тления и гари, мешающийся с горьковатым ароматом осени.

Воины султана вытекали из крепости стальной лавиной под бой барабанов и рев труб, привычно строясь в походный порядок, затем  обоз – сотни телег с ранеными и добычей. Не было здесь лишь одного  присущего победе момента – не было пленных. Защитники крепости были из тех, кто живым в руки не дается. Говорят иногда, что «дрались до последнего человека», в данном же случае , дрались до последнего вздоха те, кто уже умирал, но кто еще,  мог нанести свой последний удар врагу, обменяв смерть на смерть.

Полководцы султана решили выступить в поход  уже вечером победного дня, так как  все сильнее становился запах разлагающихся тел. Нужно было пополнить запасы воды и продовольствия, истощившиеся после трехмесячной осады, и похоронить, согласно обряду, погибших воинов.

Притаившийся на скале человек, словно слившийся с серым угрюмым камнем, глядел сверху вниз, как, поднимая тучи пыли, уходят победители. Сперва — разведчики и дозорные   на стремительных конях, затем  основные силы,  конница в своих доспехах, похожая на гигантскую стальную змею,  потом  полководцы  с  гвардией  гулямов, затем под охраной обозы.

Когда последняя телега, поднимая тучи пыли, скрылась, человек приподнялся и, цепляясь, словно кошка, за скальные выступы, спустился на крепостной двор.

Он  немного походил по смрадному пепелищу, словно стараясь навеки запечатлеть его в памяти, а затем походкой крадущегося хищника  не спеша  двинулся вслед за армией султана.

Весь вид его говорил о том, что именно он – последний из защитников крепости, что уцелел он по какой-то непонятной прихоти Аллаха: иссеченная кольчуга, перевязанная окровавленной тряпкой голова, огромный кровоподтек на левой скуле. Последнему защитнику Дизкуха было чуть больше тридцати весен, но яркость седины, внимательные глаза, сходные прищуром  и выражением,  с  ястребиными, походка человека, сроднившегося с оружием, говорили о том,  что в своей жизни , он повидал куда больше, чем иные старики.

Он двигался бесшумно, то скользя, словно змея, то переходя на шаг осторожного опытного охотника за людьми.

Уже ночь укутала землю, когда следующий по стопам сельджукского воинства человек остановился и, словно волк, почуявший добычу, потянул воздух ноздрями. Без всякого сомнения, пахло бивачными ароматами: горящего в кострах кизяка, жарящегося мяса, конского навоза. Так пахнет на привале любая армия. Судя по тому, что ветер был не сильный, лагерь находился совсем недалеко. И странное выражение появилось на лице человека, заходили желваки на крепком скуластом лице, чуть оскалились белые крупные зубы. Создавалось впечатление, что большего счастья, чем знать, что где-то рядом, за скальным поворотом, находится смерть, для него не существует. Из-за пояса воин извлек длинный кинжал, матово блеснувший в темноте, и, крадучись, двинулся в том направлении, где все более явными становились признаки военного лагеря.

Сельджуки совершенно спокойно расседлывали коней, огораживались возами, разводили костры. Слышались голоса сотников, расставлявших караулы и рассылавших дозоры. Последний из защитников Дизкуха прилег на скальный выступ, откуда весь лагерь  был как на ладони, и стал ждать.

Через некоторое время, погасли костры, теперь горевшие лишь в тех местах, где стояла стража и большой палатки, где ночевал командир отряда, Тоглук-хан. Человек спустился со скалы  и, припав к земле, змеей устремился к телегам, преграждавшим путь к лагерю.  Он двигался настолько бесшумно, сливаясь с землей, что ни  конные дозоры, ни часовые, не смыкавшие глаз, не смогли его заметить.

Вот и палатка сельджукского военачальника. У костра расположилась стража, переговаривающаяся о чем-то, ждущая момента   выхода  на пост.  Мститель осторожно приподнял полог палатки. Мирное сопение Тоглук-хана, еле слышно  коптит сальная плошка, отбрасывая слабенький огонек.

Тоглук-хан, опытный воин, проснулся мгновенно, уловив едва слышное движение воздуха в темноте. Он мгновенно  перекатился на бок, выкинув руку, чтобы схватить  лежащий клинок. Но убийца, уловив его движение, одним ударом пригвоздил сельджука кинжалом к кошме. И так же бесшумно, приподняв полог палатки, выскользнул наружу.  Стража   по-прежнему бодрствовала, проехал в нескольких шагах от убийцы конный разъезд, пахнувший потом и железом.

Тревога в лагере поднялась лишь под утро.   Человек , примостившийся на все том же скальном выступе, подождав, пока будет в разные стороны разослана погоня,  поднялся по камням чуть выше  и не спеша, отправился своей дорогой.

Путь его лежал на северо-восток, куда шел он согласно последнему приказу имама Рук эд Дина, командовавшего последними защитниками Дузкуха. Идти нужно  было  не менее десяти лун, но странника-убийцу это не смущало.  Воины-назириты умели обходиться без еды долго, умели лазить по горным кручам, сражаться  умирая, не ощущать боли рвущей тело.