Олег Бобров.  Имя твое — Надежда!

Вики мельком глянула в окно.  День был не по-осеннему погож. Багряно-бронзовая листва кружилась в воздухе в каком-то ей одной знакомом и понятном ритме.

Сегодня 1 ноября, день Святых даров. Сегодня по традиции во многих странах положено идти на кладбище, проведывать могилы друзей и близких, класть цветы. Велик мир, тут ничего не поделать. Во Франции, пережившей столько войн, гроз и революций, у каждой семьи  есть предок,  захороненный на том или ином месте. Порой  роль играет историческая память или случай , иногда — сословный признак или вероисповедание.

Когда произошла Великая французская революция,   то  из-под ножа гильотины полетели головы купцов, буржуа, дворян. Главное место упокоения  для них — кладбище  Пикпюс.  Здесь же  покоятся те, кто лишился жизни как враги Наполеона и Директории. Все здесь  восемь месяцев  в году утопает в маках, розах, тюльпанах.  Мало кого не затронула кровавая волна революции  и грозная эпоха Наполеона.

Для тех , кто был предан идеалам республики,  чьи отцы и деды дрались на баррикадах Коммуны — святыня Пер-Лашез,  где расстреливали пленных коммунаров.

Для православных существует Сен-Женевьев  де Буа.

Именно туда сейчас предстояло отправиться Вики. Причин для этого  было несколько.  С  одной стороны, там   были похоронены родственники  мамы и тети  Мари в родовой усыпальнице  столбовых дворян   Осокиных.  С другой же —  мать уже достаточно плохо  ходила,  а известие о том, что в Нью-Йорке скончался  Апполон  Апполонович,  так и не разбогатевший,  умерший работником спичечной фабрики,    подкосило ее окончательно.

Она не билась в истериках, не плакала. Вера Николаевна целыми днями угрюмо смотрела в одну точку, односложно отвечая,  если ее спрашивали о чем-то. «Да» или «Нет». Вот и весь разговор. Если ей предлагали еду — ела, уговаривали спать — покорно ложилась. И все, словно жил человек- жил, а потом мир для него кончился, осталась одна оболочка телесная. Как не было финансово трудно, Вики наняла для матери сиделку, приходившую в дом утром и уходившую в обед.

С тетей Марией дело обстояло не на много лучше. Если мать, просто находилась в прострации, постепенно теряя отношение к реальности, то тетка, наоборот, развила на закате лет деятельность, слишком бурную для окружающих.  Невесть с чего она снова вернулась, по собственному выражению, на « стансы поэзии». Выражалось это в том, что она снова писала не просто стихи, а по собственному выражению — «поэзы».

Давняя подруга русских поэтесс: Ахматовой, Гедройц, Тэффи — она, старая поклонница Гумилева, Бодлера и Игоря Северянина, теперь не пропускала ни одного поэтического вечера, где читала свои творения, сама слушала других авторов, критиковала и даже рецензировала что-то. Это придавал , видимо, ее жизни какой то возвышенно-романтический дух. Поэтому, если Вики была выходная или возвращалась с работы рано, тетушка, исполнив на пианино нечто бравурное, томно произносила:

-Вики! Знаешь, в твоем новом имени  есть некий шарм! Как звучит — Вики! Так вот, Вики, я хотела бы обкатать на тебе свою  новую «поэзу». Знаешь, в ней есть, мне  так кажется, некоторое – Брио ( восторженность, бравость).  А ты, дитя мое, обладаешь слухом и сердцем. Присядь же, сейчас я прочту!

Соображения о том, что человек пришел с работы, устал, хочет спать, во внимание не принимались. В таких случая,  Вера Николаевна, выходила из  состояния оцепенения,  саркастически поднимала брови и цитировала Пушкина:

-«Простим горячке юных лет, и юный пыл и юный бред!»

Мария Николаевна вздергивала плечом  и сердито раздувала ноздри:

-Понять душу художника, знаете ли..

Понимая, что сейчас  сестры начнут жалить языками друг друга, Вики, что называется, брала огонь на себя:

-Конечно, тетушка, конечно. Я готова слушать. Безумно интересно, читайте!

Мария Николаевна, цепляла на нос старомодное пенсне и начинала не просто читать, нет, декламировать, как драматическая актриса, с выражением, паузами и интонациями. Мало того, что сами стихи, написанные в традициях символизма, были мало понятны . Пассажи наподобие:«Звенела роза, и звала, и ожидала бесконечность. И в сердце плакала весна ! Я на душе писала – Вечность» или «Любовь звенит, Амур трелит и  так нам яростны разбеги,  о, Арлекину с Коломбиной  ты обещаешь царство неги!», — наводили зевоту.

Вики хотелось срифмовать: «И Арлекину с Коломбиной досталось по горбу дубиной!» Нет, она   слушая творения тетки, вежливо кивала, почему–то  вспоминая знаменитое чеховское «Случай с классиком»,  особенно финальный эпизод, где классик , доведенный до умопомрачения назойливой авторшей, брякнул ее  по голове  пресс-папье.

Было понятно, что престарелая родственница, которая качала ее когда-то на руках, учила правилам хорошего тона, читала сказки, совершенно потерялась в жизни, и обижать ее не хотелось. Так или иначе,  все размышления были отставлены,  пришедшая сиделка получила указания, деньги, список продуктов,  и Вики отправилась на православное кладбище.

Было девять часов утра, Париж выглядел оживленным. Прокатился трамвайчик, весело звеня; по своим делам  прошмыгнул зеленщик с тележкой, пробежала стайка мальчишек. Вот на бульваре спит на лавочке, прикрывшись газетой, какой–то  заросший субъект. Торчат несвежие носки, грязно-голубое исподнее, слышен храп молодецкий.  Никто не тронет спящего.  Ажанам человек не мешает, Париж город свободный.

Вот и Сен-Женевьев–де–Буа. Вики быстренько прибралась у своих дальних родственников, положила цветы  и присела на скамеечку. Почему-то хорошо, ах , как хорошо было на сердце. Могилы, ряды могил, памятников, склепов .  Солдаты русского корпуса, дравшиеся во Франции, русские эмигранты, священники, да мало ли православного народу нашли приют свою здесь, на земле Франции?   Невольно закралась мысль. Может, и ей, русской эмигрантке, навек связавшей судьбу свою с Францией, суждено обрести  вечный покой здесь, на православном кладбище в Париже.

В молодости  о смерти думается неохотно, и Вики, человек активный и жизнерадостный, думала о смерти, как о какой-то неизбежной, но очень отдаленной перспективе. Счастлив, ах как счастлив человек, потому что не знает, он,  сколько отмеряно идти ему  по этой жизни и какими дорогами!  Потому и живет человек, и строит планы, и глядит в будущее.  Ах, не знала, не могла себе  представить,  милая красавица, русская эмигрантка, как навеки,   и при каких обстоятельствах, будет связано имя  ее с тихим православным кладбищем!

Вики немного  посидела, затем поднялась  и не спеша пошла между рядами аккуратно убранных могил. Тихая застенчивая  осень  заглядывала в глаза, ласкала щеки легкими прикосновениями ветра, словно говоря: «Оглянись, Вики! Запомни день этот. Ведь ни один день не похож на другой. Их не обменяешь и не вернешь!»

Она прошла уже почти половину пути до ворот, когда ее окликнули: «Вики!»  Макарова обернулась и расплылась в улыбке. К ней, раскинув руки, бежала Ниночка Дадиани, подруга детских лет, потомок эмигрировавших во Францию грузинских царей, хозяев Мингрелии. Они не видались всего навсего каких–то два года, но за это время юная грузинская княжна изменилась. Теперь это была высокая чернокудрая красавица, с ярко выраженными восточными чертами и  удивительно красивыми миндалевидными глазами. Они крепко расцеловались  и,  идя рядом к кладбищенским воротам, начали обмениваться новостями. Выяснилось, что Нина вкупе с приехавшей в Париж с юга Франции сестрой Мией и грузинской княжной Марией Эрастовой сейчас работают манекенщицами в модном доме  «Итерба». Завтра  будут их снимать для документального кино с красивым названием  «Париж у ваших ног».

Внезапно Ниночка, выкладывавшая новости, прервала себя на полуслове и с некоторым удивлением,  уставилась на Вики:

-Ты еще не замужем?

Макарова  смущенно улыбнулась:

-Нет, знаешь ли.  Не нашла  пока  себе суженного.

Дадиани, всплеснула руками:

-Такая красавица и не замужем?! Где глаза у парижских мужчин?! Срочно замуж! Тебе срочно надо замуж! Так и будешь сидеть старой девой?!

Вики вздохнула:

-Знаешь, нет человека по сердцу.

Говорила она это совершенно искренне. При всей своей доброте и общительности, имея множества поклонников, Вики не могла переступить ту грань, которая отделяет просто приятеля от человека  действительно близкого, а хорошую знакомую  от верной подруги. Да и честно скажем, работа и хлопоты по дому не оставляли слишком много времени на личную жизнь.

На лице Нины появилась какая-то мысль, но высказать ее она не успела, потому что, повернув голову,  внезапно громко позвала:

-Мия, иди к нам!

Подошедшая молодая женщина, похожая на Нину, как две капли воды, была ее родной сестрой.  Мило болтая, три молодые русские эмигрантки перекусили в ближайшем бистро ,  и  Вики вернулась домой, радостно что-то напевая себе под нос. Сейчас ей предстояли домашние дела. Почему-то вспомнилось ей, как веселые и добрые сестры Дадиани, о чем-то тихонечко перешептывались, лукаво хихикая.

Впрочем, это сейчас было неважно. Нужно было подумать, что приготовить на обед, так как мать сидела в во всем том же состоянии, погруженная в свои мысли, а в комнате тети Марии можно было вешать топор, так там было дымно. Видимо,  поэтический цех работал вовсю.

Когда уже были готовы макароны и зажарены несколько кусочков трески, ощутив аромат, на кухне возникла тетка, которая,  шутливо погрозив пальцем  племяннице, произнесла:

-Все хорошеешь, дитя мое!  Все хорошеешь!!

Вики в комическом поклоне, коснулась пальцами пола:

-Я не виновата, тетушка! Это все ваша служанка  перепутала!

Этой фразой  из какой-то комической оперы она давала понять, что у нее отличное настроение   и можно поболтать о разных женских пустяках. Однако тетя Мария качнула головой и, перейдя на серьезный тон, произнесла:

-Замуж пора, замуж,  цветок ты мой! Красива ты,Вики,  ох,  и красива! Да еще, я слыхала, на работу такую идешь!

Вики, раскладывавшая еду по тарелкам,  едва не уронила ложку:

-О чем вы, тетушка?

Тетка, не ответив, присела к столику и, закурив сигаретку, вздохнула:

-Ты же собираешься в секретарши?! О времена, о нравы! Я, дитя мое,  боюсь за нравственность твою.

Лицо Макаровой-младшей  стало пунцовым:

-Тетушка, я устраиваюсь на работу.  Всего лишь на работу!  Я не собираюсь в любовницы или содержанки! О чем вы? Ведь меня порекомендовала жена, понимаете ,  жена этого господина, господина Артюи!

Однако недоверчивое выражение не исчезло с лица доморощенной поэтессы, и она наставительно произнесла:

-Дитя мое, мы — женщины, а есть на свете такое зловредное, очень притягательное племя —  мужчины. Знаешь, по молодости лет..

Далее последовал длинный увлекательный рассказ  тетки о молодости, пришедшейся на начало столетия. Бог мой, чего там только не было!  Была влюбленная гимназистка, потерявшая голову, увидав предмет своего обожания  в окно кондитерской. Были сцены ревности и пылкие признания, горькие слезы, когда покойная мать не пустила вечером на свидание, знакомство с цветом питерской литературной мысли. Был разгневанный отец, однажды уловивший от дочери едва заметный аромат шампанского после возвращения с девичьего журфикса.

Завершила свой рассказ Мария Николаевна традиционным  поэтическим вздохом:

-Ах, марш вперед, смерть зовет, черные гусары! Дитя мое, мы из старинного рода. И я верю, что ты память предков  не опозоришь! Ладно, пойдем обедать! Мне через три часа уходить на «Литературное вече»!