Слагаемые стиха

Говорить о рифме и просто, и трудно. С одной стороны все прекрасно знают, что это такое. Или думают, что знают. Во всяком случае чаще всего на слух способны распознать рифму.

А спрашивается, почему?

Бывает, что и в обычной речи мы что-то скажем в рифму и удивляемся: Ух ты, я стихами заговорил!

На самом деле в рифму мы говорим постоянно, совершенно не замечая этого, не отмечая в сознании. И это совершенно естественно, так устроен наш язык. Части речи имеют одинаковые окончания: глаголы определенного времени, рода и числа, существительные определенного склонения и в определенном падеже, прилагательные, причастия, деепричастия — вот сколько у нас возможностей говорить в рифму. Но мы этого не замечаем.

И только когда к созвучию концов слов добавляется ритм целой фразы мы воспринимаем и рифму.

В заметили, что я только что, в прошлом абзаце срифмовала «не замечая — не отмечая»? Не заметили? Правильно!

А вот если бы я сказала так:

Совершенно этого не замечая и в сознании не отмечая.

Ага-а-а-а! Заметили! Потому что к ритму созвучий концов двух слов добавился и ритм ударных слогов. Ритмы совпали, срезонировали в нашем сознании.

О значении ритма, о его воздействии можно говорить очень долго и очень много.

Мы знаем, что ритм классической музыки почему-то действует оживляюще, целительно, восстанавливает, освежает сознание. Хотя он очень непрост, даже бывает с трудом уловим сознанием.

А монотонный ритм ритуальной этнической музыки почему-то погружает в медитативное состояние, отключая левое полушарие. Собственно, отключить-то его нельзя без риска для жизни, но можно занять его постоянной бессмысленной, зацикленной работой, как лошадку, бегающую по кругу. И тогда освобожденное от привязки к земле правое полушарие легко выходит в какие-то иные сферы познания.

А тяжелые давящие ритмы современной музыки почему-то действуют разрушительно, отключая вообще все человеческое, что можно отключить, зомбируя слушателей, как наркотик.

Говорить об этом можно бесконечно.

Но вернемся к рифме.

По существу, это просто частный случай поэтического ритма. Есть ритм силлабо-тонический, ритм ударных и безударных слогов, а есть ритм созвучий ударных слогов в конце строк.

Но не так все просто с рифмой.

Ее особое, акцентированное положение отмечает ее не просто как ударный слог, но и как ключевое слово. Срифмованные слова мы отмечаем в сознании и придаем им особое значение.

Классический стих требовал не только созвучий последнего ударного слога, но и синтаксического ритма.

На рифме фраза должна была обязательно завершаться или останавливаться на логической паузе, чаще всего отмеченной запятой.

Если этой паузы в конце строки нет, то рифма сминается, комкается, и это воспринимается, как нарушение гармонии.

К 20 веку поэзия все более и более стала приближаться к прозе. Собственно, этот процесс начался еще в середине 19 века, когда проза и в частности публицистика буквально завладела умами, оттеснив поэзию. На первый план вышла не гармония формы, а содержание, информация.

И поэзии пришлось подстраиваться под новые требования, учиться у прозы, теряя свои характерные особенности звукописи и ритмической гармонии. Поэзия научилась прозаическим средствам выразительности, в частности метафоричности. Ранее это было для поэзии неприемлемо. Но теперь нарушение прошлой гармонии стало художественным приемом.

Тут главное, чтобы это было действительно приемом и действительно художественным, а не небрежностью, которая почему-то считается поэтическим вдохновением.

Исследователи творчества Пушкина, изучая его черновики, пришли к удивительному выводу. Пушкин целенаправленно вымарывал из своих стихах метафоричность, многозначность, излишнюю символичность. То есть, то, на чем будет построена вся поэзия Серебряного века. А для Пушкина это было не нужно, он не играл с читателем в прятки.

Но вот пришли удивительные перемены во всем мировом искусстве. На смену четкой упорядоченности пришла размытость формы, свойственная реальности. Это сейчас мы привыкли к тому, что искусство должно отображать реальность. Этому нас в советской школе научили.

На самом деле это просто определенное сложившееся направление в искусстве, во многом его упростившее и разрушившее. Но это разговор особый.

Итак, к концу 19 века в поэзию приходят новые ритмы, стих расползается, теряет четкость, — вот как размытая живопись импрессионистов. Это новый художественный прием, создающий новую образность.

И еще один момент хотелось бы отметить, говоря о рифме.

Это не только фонетическое созвучие и синтаксический параллелизм, это еще и семантический, смысловой параллелизм.

Обычно мы не заостряем на этом внимания. Наше левое полушарие отмечает это автоматически, как и все, что оно делает. Оно ставит чуть заметный знак равенства между срифмованными словами, а правое полушарие тут же подхватывает это равенство и создает на его основе новый образ из двух срифмованных понятий.

Если принимать это во внимание, то становится понятной та ювелирная работа, которая требуется от настоящего профессионального поэта и на которую способны немногие. И вот эта углубленная, тонкая, сложная работа по сути и является настоящим, профессиональным поэтическим вдохновением.

Продолжение цикла:  Горят ли яхонты? ( О поэтической небрежности)