Олег Бобров. Глава из романа «Паутина смерти»

Весенняя степь наливалась жарким соком мая, благоухала ароматами жизни, перекликалась птичьим пересвистом.

Огромный орел — могильник с высоты полете глянул на растянувшуюся по бескрайнему простору вереницу конных, толпу пленных волочившихся, привязанным к седлам, телеги с добычей и взмахнув крыльями взмыл в голубой простор, так равнодушный к бедам и радостям людским.

Аталыкский хакан, Тобчи- хан, приказал вонам своей армии становиться на дневной привал. Было время намаза, время отдыха для людей и коней. Да и о том, чтобы привести в относительной целости пленных, предназначенных в Аталыке и в других городах для рабского рынка, также стоило подумать.

Запылали костры, послышались крики баранов и коней, шедших под нож.
Гвардейцы-гулямы, набранные из тюрок-чигилей, соплеменников Тобчи- хана,
разбили шатер повелителя, принесли ханьское блюдо с дымящимся мясом, кувшин с араком, крепкой степной водкой, поднос с хлебом, обжаренным на костре.
Тобчи-хан, невысокий крепко сложенный степняк с бурым от загара внешне неподвижным лицом, производил впечатление недалеко кочевника, обычного обитателя туранского простора, расположившегося на границе великих степей и вечных снегов.

Но горе было тому, кто принимал внешнюю простоту ханского облика за реальность.
Железной рукой держал владыка Аталыка свой удел, доставшийся после развала державы Караханидов.

Был Тобчи-хан бесстрашен в битвах, хитер и прозорлив. Век свой проводил он в битвах, в делах государственных, не чуждаясь пиром, лаской наложниц и пленниц.
Вот и сейчас Тобчи-хан уселся за низенький дастархан, привычно подогнув ноги и с наслаждением впился крепкими зубами в ломоть мяса.
В этот момент полог шатра распахнулся и на пороге объявился сотник отряда, бывшего в разьезде. Тобчи-хан, привыкший к тому, что в любом набеге и разъезде, гладко не бывает, вопросительно поднял брови.

Поняв повелителя без слов, сотник склонился в поклоне:
-Великий каган. На десять фанрсангов в округе все спокойно. Мой разъезд подобрал в степи, человека, бродягу и беглого раба,со следами колодки,обессилевшего от голода и жажды.

Тобчи- хан, находившийся в хорошем настроении, хмыкнул:
-Беглый раб? Притащите его сюда. Аллах, послал нам его с какой -то целью.

Через мгновение, два дюжих воина втащили оборванного человека, бессильно обвисшего в их руках, который клонился головой к краю подстилки, лежащей у входа.

Хан встал на ноги и скомандовал воинам:
-Подтащите поближе. Сегодня, если верить гадателям, день удач.

Ханский сапог из буйволовой кожи с чуть припыленной расшивкой коснулся подбородка подобранного человека.
Тот открыл серые, словно затянутые утренним туманом глаза и прохрипел:
-Пить, ради Аллаха! Пить!

По приказу хакана воины поднесли кувшин ко рту спасенного.

Тот сделал несколько жадных глотков и немного пришел в себя. стало видно, что он еще очень молод, не более двадцати лет, страшно оборван и изможден. При этом имеет мелкие черты лица, тонкий чуть изогнутый нос и острые маленькие зубы.
Тобгач-хан чуть прищурил глаза и сделал жест, приказывая стражам удалиться:

-Напился, ожил? Тогда рассказывай. Кто и откуда? Как оказался здесь?
Солжешь, будешь в степи валяться, пока коршуны не растащут.
Понял меня?

Парень кивнул:
— Я не буду лгать, великий каган. Мое имя Дахир. Я с севера. Из-за Мургаба.
Я был сыном купца. Отец погиб в дороге. Меня продали за долги в рабство. Мои братья, Керим и Али-Азман, предали меня. Я .. убил хозяев.. отравил.. и бежал.
Судьба моя в твоих руках, великий хан.

Хакан, в раздумьи прошелся по палатке.

-Сегодня удачный день. И может быть, ты тоже ломтик удачи?

Небрежным движением руки, он метнул Дахиру, кусок мяса. Так кидают подачку псу.
Беглый раб подхватил кусок на лету и впился в него с еле слышным урчанием умирающего от голода. Хан глядел на него с холодным интересом, а затем бросил:

-Если насытил первый голод, потом тебя покормят еще. Сейчас садись у входа и слушай меня. По закону великой степи беглый раб — вещь того, кто его нашел.
Это первое, — он загнул короткий сильный палец. — Беглый раб, да еще убийца, — вдвойне вне закона. Ты знаешь это, бродяга?

Дахир кивнул:
-Знаю, я грамотен и учил законы.

Улыбка коснулась губ хана:
-Следовательно, ты в полной моей власти. И жизнь твоя висит на тончайшем волоске, тоньше того моста, по которому души правоверных идут в рай. Но закон степи гласит, что можно купить жизнь за жизнь. Ты уже, вырываясь на свободу, взял жизни чужие. И если ты согласен обменять чью-то жизнь на свою, то ты получишь свободу, или останешься с моими сородичами в Аталыке. Выбирай.

Странное выражение мелькнуло в глазах Дахира. И почему словно холодный ветер прошел по душе, бесстрашного Тобчи-хана?

Беглый раб разогнулся и произнес совершенно спокойным, даже равнодушным голосом:
-Я готов обменять жизнь на жизнь.

Лицо хакана приобрело хитрое и одновременно устало выражение:
-Не просто жизнь на жизнь. Ты будешь рукодить казнью пленного хана, он вел в бой мятежников, громко бивших в барабан независимости. Ты должен казнить его, не пролив крови. Ты можешь это сделать?

Дахир бесстрастно наклонил голову:
-Могу, великий хан. Мне нужны просто пяток воинов и сырая воловья шкура.

Хакан глядел несколько минут, не мигая, а затем произнес:
-Да, видно в час рождения твоего Азраил был не в духе. Ты хочешь, зашить моего врага в шкуру быка живым ?!

Дахир сделал жест утверждения, поведя маленькой рукой с тонкими сильными пальцами.

На лице хана мелькнуло какое-то непонятное выражение , но он только еле слышно промолвил:
-Иншалла!! — сделав знак Дахиру, что хочет остаться один.

Солнце уже перевалило за половину весеннего дня, накаляя степной простор, играя лучами на каменных осыпях. Казалось , что сама природа говорит людям, птицам , зверям — живите и дайте жизни другим! Пусть род твари любой продолжается.
Однако вряд ли кого-то среди аталыкских воинов или тех, кто стал их добычей, сейчас могли отвлечь такие мысли.

По приказу Тобчи-хана, пленные были согнаны в круг под копьями стражников.
В самом центре импровизированной «кожи казней», выражаясь по-арабски, стоял пленный хан, которому сейчас суждено было принять лютую смерть. Абдул-Тарик, так звали приговоренного, был невысок ростом, отменно сложен.
Он не глядел на Дахира, командовавшего воинами, уже расстилавшими сырую воловью шкуру, не глядел на воинов и пленных, не обращал никакого внимания, на Тобчи-хана, сидевшего на коне чуть поодаль.

Приговоренный жадно окидывал взглядом степь, курганы, темнеющие вдали скальные уступы. Казалось, что ему все безразлично, если бы не предательские капельки пота, скатывающииеся у него по седеющим вискам. Это было единственным признаком того, что ужас начинает проникать в душу приговоренного.

Когда воины аталыкского владыки, подошли к нему для того, чтобы приступить к ритуалу казни, Абдул-Тарик, наконец-то оторвался от созерцания красот природы , и сильным звучным голосом произнес, устремив на Тобчи-хана, немигающий взгляд:
-Слово смертника! Я  хочу сказать слово смертника!

Все взоры устремились на Тобчи-хана. Тот кивнул головой, разрешая обреченному говорить.

Абдул-Тарик, окинул взором своих соплеменников, глядевших на него кто с ужасом, кто тихим восхищением и тоской, и произнес:
-Пусть горы и степи слышат слова мои! Скоро предстану я перед Аллахом, перед высшим судьей! Слушайте меня вы, люди моего племени, племени чигиль, рода кунгчу!  Я умираю честно, с недрогнувшим сердцем, как воин! Умираю так же как и жил, как сражался!! И месть свою я завещаю вам, степи и горы, тем из рода моего, кто не растерял мужества. Пусть кара, как на небе и на земле, обрушится на голову Тобчи-хана и его потомства, на головы палачей! И пусть свершится возмездие! Я сказал все! А сейчас дайте мне воззвать к Аллаху!!

..По приказу Дахира, связанного хана, обернули в шкуру, прорезали в отверстия для глаз и рта. Бесформенный куль привязали к огромному степному карагачу.
Заскрипели колеса телег, мягко уснули копыта тысяч коней, хлопнули бичи стражей, подгонявших рабов. Обреченный на страшную казнь человек глядел вслед уходящим через прорезанные в шкуре вола отверстия.