Убегала от жизни, как от чумы, избегая родных, близких, да и чужих,
Запиралась в одиночестве и выла по-волчьи ночами,
Бросила всех я сама, потому что когда-то бросали меня, как игрушку.
Уходила, чтобы простить вначале себя, затем всех остальных
И вернуться к себе, к своей тропе, к людям и наконец-то жить не тужить,
Любя, с легкой радостью водворяя благость в души и сердца.

Бросать было легко, хлопнув дверью,
Уходить налегке, прикрывшись обиды бронёю,
Разводя руками и изогнув в гневе брови,
Затуманив глаза невинной слезою,
Возмущенная всеми без края и без меры.

Захотела, меня обидели, а ведь приятно было разобидеться.
Я решила расстаться, мне подкинули или сама откопала причину.
Разлюбить вознамерилась, наскучил мужчина, повод найдётся,
Нужно всего лишь нахмурившись, дни пролёт бубнить под нос, я какая я несчастная,
Бука букою губа и глаза  навыкате, устроить ссору и реветь навзрыд, отбросив приличия.

А потом вдруг решить, что стонать-причитать не к лицу образованной барышне,
Воевать начала, метая взгляды и фразы ядовитыми стрелами,
Монологи и сцена закатывая, как в захолустном балагане,
Затем ударилась в поиски дела для прикрытия дела, и чтобы в руках кипело,
Разрядила слегка и душу, и тело, но по чести сказать — не нашла в том радости и отдохновенья.

Я строчу вирши, статейки потешные день и ночь, нанизывая будто крючком вывязывая будто петля за петлей, слово за слово
Сутками, неделями, месяцами погружаясь
В омут прошлого, в трясины теперешней сумятицы, заглядываю сквозь туманы в будущее,
И нигде мне нет покоя, не нашла ничего такого, что порадовало бы и подпитало бы воображение,
Потому, что больна душа, ядом и смрадом была отравлена,
Потому что нет ни капли любви за душою, за стеною, что я возвела вокруг себя.
А любовь всегда есть и была
За щитом, за забором, за частоколом, за ветрами и облаками,
За замками, за закрытыми дверями, за кордоном, за крепостями.
Не было в тот момент спасения нигде обиженной в детстве душе,
Той, что застряла в колыбельке, в песочнице,
Застывшей, восседающей на горшке или за партой в школе,
На студенческой скамье — всё учусь, всё боюсь,
Выйти в мир и столкнуться в лоб с жизнью, лицом к лицу,
Крепко зажмурив глаза, будто ослепла, наощупь бреду.
Я сама закрылась, застыла от невыносимой муки и боли.
Чтоб не упасть, отойти от стены боюсь, и опору ищу.
Чтобы посмешищем не прослыть и пугалом огородным
У зеркал так и эдак кривляясь, наряды меняя чинно да благородно,
Подведу-обведу глаза, поднакрашу губы,
Нарисую себе лицо чужое, с обложки глянца,
Их много пестрит вокруг — на мониторах, экранах, множатся-дробятся в осколках
Зеркал, осколках душ, судеб, бликах, отблесках и отражениях
Моды вездесущей на лица, на слова, походку, даже смех, на имитацию реальности,
Повсюду одна виртуальность, без самой реальности.
Ждут новоизбранные-вновь обращенные коронации.
Следуя моде подражательной, спешу быть в тренде в ногу со временем,
Тут и сям подтяну, то живот, то глаза, то бишь мешки, морщины, брыли,
Накачаю-подкачаю обвислости, заштукатурю неровности, наращу ресницы-груди.
А своё, родное, что от Бога прячу под дорогим макияжем и камуфляжем.
Чем не кукла ряженая, в самый раз для маскарадной карусели и ярмарки тщеславия?!
Предъявить себя настоящую боюсь. Страшусь, ведь скажут:
«Не-е, не нужна, не формат, не кандидат, не подходишь,
Вон отсюда туда, откуда пришла».
Затихну, запихнув себя в угол, заперев себя в острог,
Сослав себя на очень долгий срок, бескомпромиссно, безоглядно, без оговорок,
Без суда и следствия, отказав в последнем слове,
Без права переписки, на вечное поселение, на выселки, на виселицу…
Подальше с глаз долой да из сердца вон.
Забью себя, собрав все камни в округе, обкусаю себе губы, обгрызу до мяса ногти!
Сожгу себя на костре собственной непримиримой мести за ошибки свои и не свои,
Поди теперь разбери, где и чья вина, на себя возьму- взвалю, осыплю голову пеплом.
Поклянусь, что никогда и ни с кем ни словом — ни жестом,
Прокляну судьбу, возропщу на всех святых, на ангелов и доберусь до Бога.
О, Всевышний, прости великодушно. Сгоряча я так низко пала,
В грязь плашмя всем телом и челом размалёвано-украшенными.
В болоте место облюбовала, блаженно застряла надолго от лени. И сочиняю себе заупокойную…
Благородным вскипая гневом, юродиво-уродливо, не вылезая из тины весь мир заляпаю,
Стремясь и полагая, что мне по силам устои сокрушать, а на деле только себя разрушаю.
Я очень горазда на претензии — всем и каждому по рангу и чину предъявлю,
Что не благовонит, не благозвучит, не благополучен, не благороден,
Требую для себя от небес благ копеечных, двурушничая и двулича,
Изображаю птицу Феникс, измазавшись в саже, извалявшись в перьях,
Пытаюсь смысл жизни найти в грехопадении.
Но, опомнилась, оказалось, всё же не так я безнадёжна.
Насмеявшись, наплакавшись, наблюдая мою беспомощность,
Отказавшуюся горделиво от протянутой милостиво руки,
Небеса надо мною сжалились, и Бог мне тайну любви открыл.

В тишине, будто в раю ангельский слышен шелест крыльев сияющих
И осязаема подозрительность моя — камнями у ног моих. Звуки стихли, смолкли птицы,
Обретя тишину и покой, глядя на звёзды в ночи Его молю,
Я в Него всё ещё верю, только на Него Единого и надеюсь.
Дай мне силы встать из пыли,
Даже если здесь сокровища несметные зарыты.
Помоги мне найти верную стезю-колею
Достать из глубин души суть истинную мою.

Научи жить радостно, с легкостью, не страшась, а живя надеждою,
Но… устроены везде ловушки от лукавого… убереги…
Уж поздно, снова попала я… Заплутала, забрела, заблудилась моя душа.
Украшая жилище, собирая и предъявляя миру вещицы,
Не себя, а окруженьице, побрякушки и безделушки,
Подменяю жизнь суррогатным шиком,
Вновь пирую, обретя утешение в кратком хмелю.
Слышу ночью во сне, надрывают животики чёртики,
Потешая Диавола, надо мной измываются.
И тогда я спешу, тороплюсь быстрее к концу, не отработав честь по чести долга.
Не донесла я свой крест, сбросила на чужие плечи и совесть…
И не голос мне изменил, подменила я голос, не допела,
Не дописала обещанную когда-то давно клятвенно повесть.
Нет, не примешь Ты меня, крохоборку жалкую и обманщицу,
Притворщицу, плакальщицу, завистницу.
Узницу темных взглядов и в застрявшую в оковах страстей.
Признаю за собой грех убогой гордыни,
Возжелала, что стану я чище других,
Вознесусь над всеми непогрешимая,
Поглядеть захотела на мир недосягаемо мудрая.
Оглянулась, когда прозрела. А вокруг пустота.
Пустыня бесплодная, безводная, безлюдная,
О прости, Господь милосердный, но зачем тогда мне жить?
Вновь пытаться смеяться, натужно геройски стараться любить?
Для чего, для кого эти страсти-мордасти изощрённо изысканные,
Чтоб казаться, а не быть? Чтоб иметь, но не жить?
Полноте, не нахлебалась ли я сполна этих щедрот с чужого стола?
Стародавней болячкой привычно страдают мамаши,
Вроде меня, изрыгая проклятья, дескать я им жизнь отдала,
Я им всю себя посвятила, а они же, сплошь неблагодарные ближние-то мои.
Голоса звучат вразумляющие: Отпусти, дай им жить по их разумению,
И не ты их одарила, а Господь их дал тебе на поруки, в спутники, во испытание.
А ты скинула ношу посильную и дёру в кусты, во все тяжкие – обвинять, воевать, укорять.
Суета, показуха, блажь и блеск витрин отвлекли.

Отвела я свой взор не в ту сторону, всюду теперь в чести тщеславие, славословие, миражи.
Обронила я где-то нить в пути, иногда в сердце едва-едва тихий слышится
Мотив родной и милый, и тогда дрожу телом больным и бренным,
И душою надеюсь хоть и грешной, но вечной,
Не теряю надежды, что найду ту потерянную нить и приду к Нему,
Кто направил в мир, наставляя меня саму искать Истину,
Верю, не угасла во мне пока, пока я жива
Его Искрою.

18-07-2021