…Утро выдалось суетливым. Слуги седлали коней, стражники были уже верхом, готовые сопровождать госпожу. Нурсултан, сев в седло, осмотрелся. На него глядели совершенно равнодушно. Без радости или озлобления. Приютила госпожа человека, выпрыгнул из объятий райских гурий, на все воля всевышнего!
Как пришел, так и уйдет дорогой своей! У Исы свой путь, у Мусы свой!
Анир, под которой играл, резвясь, карабахский караковый иноходец, наклонила голову в знак того, что разрешает отправляться в путь.
Город оживший, как обычно по утрам, был немноголюден. Встречные кланялись , и было заметно, что делают это не только и не столько из раболепия, а потому что свою госпожу любят и уважают, не столько по праву рождения, а по искренней привязанности.
…. Соблюдая приличия, Нурсултан, чуть отстал от хозяйки Хан-Тегри и теперь сзади, рассматривал ее высокую фигуру, не испорченную ни вдовством, ни перенесенными тяготами и бедами. Ощутив его взгляд, женщина обернулась и в первый раз, Низирит, увидал, что она улыбается, явно купаясь в красоте природы, вбирает аромат цветущей зелени.
А полюбоваться и в самом деле было чем: цветущий дикий миндаль и арча, наполняли воздух ароматами, беззаботно выводила свою песнь какая-то лесная птаха, трава густая и хваткая, растоптанная копытами коней, благоухала, словно свидетельствуя, что жизнь продолжается.
Внезапно лицо Анир стало жестким, с него стекло оживление, и она бросила коротко:
– Ты хотел мне что-то сказать, мой нежданный гость? Я слушаю! Надеюсь, что разговор стоит того, что бы его затевать?
Нурсултан ответил ей безжизненным голосом. Лицо его превратилось в маску, жесткую, неподвижную, на которой, словно лезвия клинков, сощурились и заблестели глаза убийцы.
– Да , госпожа! И пусть речь эта будет даже моей последней! Мы с тобой — враги! Но я ел хлеб твой, жил под кровом твоим, и лишь благодаря тебе и милости Аллаха, пославшего тебя, жив я!
Лицо правительницы стало похожим на лик статуи, которую однажды случайно нашли после ливня, размывшего склон , ее слуги.
Мертвым голосом Анир бросила:
– Ты мне это не боишься говорить, безродный убийца? В десяти шагах позади нас мои гулямы. Одно слово мое — и тебя нет. Даже если ты успеешь нанести мне удар, тебе не уйти.
Нурсултан отрицательно мотнул головой
– Нет, не боюсь. Воины умирают шахидами и попадают в рай. Ты меня не поняла, хатун. Я хотел сказать, что ты считаешь меня врагом. Я врагом должен считать тебя. Но прошу, выслушай меня, а потом, если будет воля твоя, я приму бой с гулямами твоими.
Анир, чуть пришпорила коня и бросила:
– Сейчас мы едем на старое святилище язычников. Там и будет разговор с тобой.
Нурсултан мгновенно оценил выдержку и ум правительницы. Она специально завлекает его в место, которое ему незнакомо. И уйти оттуда, ему будет трудно. А стража — если что затравит его, словно волка.
Однако своей догадкой он делиться с Анир не собирался. Не настолько глуп , он был. Тем более, что место для возможной схватки было неудачным. Гулямы были за спиной, а тропинка была узкой, не развернуться для боя с врагом, превосходящим числом. Кроме того, то, что собирался он поведать Анир, было важным для обоих. И ценой этого были жизнь и смерть. К мысли о смерти, он привык давно. Вернее, сжился с ней.
Вот и старое святилище — нагромождение каменных глыб, торчащих из земли. Что за народ жил здесь и когда? Каким богам поклонялся? Куда сгинул? Аллах единый ведает.
Правительница указала на остатки древнего капища, и зло блеснули ее глаза, когда она произнесла:
– Вот здесь и говорить будем с тобой. Гулямы все видят, но ничего не слышат. Говори!
Нурсултан кивнул головой:
– Еще раз повторю: ты должна считать меня врагом, а я должен ненавидеть тебя. Ты назвала меня безродным псом в первую встречу нашу. Я сумел приоткрыть покров прошлого моего, сиятельная госпожа.
Мою мать звали Мэй Лу, она была знатного рода, из племени киданей. Ее неразлучным спутником был названный брат ее, Алим. Он служил сельджукскому султану. Мстя за гибель сестры своей, она вместе с названным братом своим нашла того, кто стал виновником гибели ее сестры. Он был хаджиб великого Тобчи-хана из рода Караханидов, как и отец твой Тегин. Стала женой того, кого хотела погубить и дала ему яд, от которого нет спасения. В момент тот, она в чреве своем, носила меня. Меня , когда я родился, отдали дальним родственникам Алима.
Мой отец, выжил чудом и дал клятву найти и покарать и мать мою, и ее спутника. Они попытались еще раз убить отца моего. Но он перехитрил их.
Хвала Аллаху, им дарована была смерть легкая. Мой отец имел возможность и право казнить их лютой казнью. Мать, Мэй Лу, он похоронил, согласно обряду. И сейчас, душа ее в чертогах великого Тенгри. Я вырос в нищете, не нужный никому.
Анир, слушавшая с каменным выражением на лице, чуть пожала плечами, стараясь, не подать вида, что внутри ее , все сжимается в ледяной ком:
– На все воля Аллаха! Почему должна выслушивать я это? Какое дело мне до родителей твоих? И зачем мне нужно повествование о том, что было когда-то, измаилит?
Нурсултан выдохнул:
– Я говорю тебе это, правительница, потому что ты отказала в приюте братья моим, но спасла меня.
Отца моего звали Дахир, он был хаджибом сперва у Тобчи-хана, затем у сына его, эмира Арбиля, правителя Аталыка. И для эмира Арбиля он держал людей дороги. Они были глазами и ушами эмира, а так же кинжалом в длани отца моего.
Нурсултан говорил медленно, подбирая слова.
Анир глянула исподлобья, женским чутьем вдруг осознав, что этот убийца разучился быть откровенным с кем-либо. И жалость непрошенная к этому душевно изувеченному человеку пронзила ее.
Однако вида она не подала, потому что внезапно до нее дошел смысл слов Нурсултана:
–Ты сын, Дахира, служившего эмиру Арбилю?! Ты сын того человека, которому столько лет служил Магир, который приезжал меня сватать за сына Арбиля?!! О Аллах! Мой отец и хаджиб Дахир были злейшими врагами.
Нурсултан, старавшийся выглядеть бесстрастным, кивнул, соглашаясь:
– Твой отец, Тегин, хозяин Кархаша и мой , служивший владыке Аталыка, ненавидели друг друга. Армия Арбиля полегла у стен Кархаша.
Анир ответила тихо, словно боясь разбудить кого–то:
– Да. А в засаду войско Аталыка попало благодаря Магиру. Моему Магиру! Потом сельджуки взяли Аталык. Потом пал мой Кархаш, дравшийся до последнего человека. К тому времени я покинула Кархаш после мятежа, и стала править в Хан–Тегри .
Нурсултан глянул ей прямо в глаза и произнес тихо:
– Сейчас я в воле твоей, госпожа. Ты можешь отправить меня на казнь, а можешь объявить в городе, кто я есть. Меня разорвут на части жители, тем более узнав, что я сын Дахира. Твой отец и мой были врагами всю жизнь. И мы с тобой, правительница, враги не только потому, что я поборник веры истинной, но и потому что врагами были отцы наши.
Анир глянула на этого бесстрашного человека, сейчас признавшего свое поражение, готового принять смерть, как на внезапно лишившегося рассудка:
– Ты много узнал, Нурсултан, но ты не понял ничего! Вражда правителей — дело обычное. Так было, так есть и так будет всегда. Однако не настолько глупа я, чтобы не понимать, что Кархаш, воюя с Аталыком, Баласагун с Кашгаром, сами расчищали путь врагам. Ты разве не слышал о том, что хатун Турган отравила сына покойного мужа от другой жены, чтобы править при малолетнем родном сыне. Где теперь слава Караханидов? Те, кто уцелел, — вассалы сельджуков, которые не так давно ползали у ног Сатук Богра-хана, основателя дома Караханидов! Ты говоришь, что между нами ненависть отцов? Нет! Не в ней дело! Дело в том, что ты принадлежишь к братству убийц и шпионов..
Последнюю фразу правительница произнесла, словно выплюнула сгусток ненависти.
Лицо Нурсултана осталось неподвижным, но в глазах его сверкнула молния. Однако, он благоразумно сдержал гнев и склонился в почтительном поклоне:
– Благодарю за приятную беседу, госпожа! Однако кажется мне, что разговор наш затянулся.
Правительница чуть поправила вдовий убор на голове и ответила с явной усталостью в голосе:
– Ты прав, гость мой. Нам пора ехать дальше.