Олег Бобров. Рожденный Драконом. ч.3. Жестокость и милосердие. гл.7

Слуги и воины паковали вещи,  перековывали коней, точили клинки.   Дахир сидел напротив  победившего в борьбе за трон Алп-Арслана и, потягивая вместе с ханом, сон граната, с интересом наблюдал за султаном-победителем.

Алп-Арслану, было тридцать две весны. Вся его тонкая мускулистая фигура и стремительность  движений говорили  Дахиру о том, что перед ним правитель,  способный  на очень многое, решительный, дерзкий и очень настойчивый.

Когда  с  соком было покончено, Алп-Арслан приложил ладони к груди:

–  Посол   великого   Бури-Тегина,   я рад,  что мост дружбы  между нашими державами  строят с обеих сторон. Твое пребывание здесь  было радостным?  Не огорчено ли сердце твое?

Дахир склонился в церемонном движении:

– Благодарю, великий султан! Все было выше всех похвал!  В сердце моем всходит солнце! Пусть дом твой будет счастлив и крепок!   А нам  пора  завтра в дорогу!! Мой повелитель, искренний друг твой, требует меня к себе.

Оба лили шербет красивых слов, но, глядя в глаза друг другу, прекрасно понимали, что лгут.   Алп-Арслан  понимал, что уверяющий в дружбе  посол, правая рука хана, хитер и невероятно коварен.   А глаза  Дахира говорили, что он отлично знает,  что стареющий Тобчи-хан приобрел у себя  на  границах смертельно опасного врага.

Ночь, теплая,  ласковая и нежная,  словно ласкающая ребенка  рука матери, опустилась на Рей.   Лишь  шаги стражей по улицам, перекличка часовых на городских стенах, отсверки  караульных  костров у стен крепости.

В покои Дахира, не смотря на то, что стояла уже глубокая ночь, едва слышно стукнули.  Хаджиб открыл дверь.

Появившийся на пороге, закутанный во все темное воин из его охраны склонился в поклоне.   Хаджиб произнес тихо:                                                                                                                    – Все сделал правильно, Фарух?

Тот развел руками:

– Как приказал ты,  господин мой.  Все знают, что уходим мы утром, до жары, что будем держать путь на Хамадан,  а  у отрогов Загроса свернем  на  восток.

Дахир протянул воину монету:

– Иншалла!!  Иди спать, мой верный воин.

И спокойным сном уснул Дахир. Он сделал все , что было в силах человеческих, дабы подготовить встречу с женщиной, которую  считал когда-то своей  женой, и ее свирепым спутником, убийцей и соглядатаем.

Много денег потрачено было  хаджибом  на расспросы нищих, бродяг и ворья, обычных обитателей крупного города,   на  то, чтобы приоткрыть покров тайны, за которой, подобно ангелам смерти, парили тайные люди, где лишнее слово бывало для человека последним.  Именно такие люди,  люди  дороги, умелые убийцы,    толковые   соглядатаи,  теперь  очень были нужны ему.

Об   Алиме ему удалось узнать немного, но этого было достаточно.  Нож и сабля   вылетают из ножен мгновенно. Хитер, крайне коварен, словно призрак, выходит на свет белый   и,  совершив,  то,  что предписано ему, исчезает, словно тает в воздухе.

Что касается Мэй Лу, то Дахир  сам не знал, почему  при воспоминании об этой женщине ненависть в его сердце невольно смешивается с каким-то пучком сладкой истомы.

Что это было? Предвкушение  мести, о которой мечтал он  две весны? Или, может быть, это воспоминание о той сладости, которую дарит женщина мужчинам  и  от которой порой  трудно избавиться даже очень черствому человеку?   Дахир сам не знал этого, да если честно, не думал об этом.

В домишке  на окраине Рэя  Мэй Лу последний раз провела руками над дымом алтаря  и  повернулась к Алиму, молча наблюдавшему за гаданием:

– Аньхэ зовет меня, Алим! И великий дух Тенгри с небес предостерегает нас!

Лицо Алима осталось безучастным:

– Во имя Аллаха, милостивого и милосердного!  Нужно свершить  то ,   что нам предначертано!  Пока у меня есть  ты, у тебя есть  я!  Дахир  не человек, он — тень ангела смерти на земле этой!  И если будет на то милость Аллаха, мы развеем тень эту!  Давай сейчас  спать, Мэй Лу, коней мы седлать будем с рассветом.

Ворота города за посольским караваном  медленно закрылись, и Дахир приказал воинам переходить на рысь.  Уже потянулись предгорья, степь наливалась соком, как молоденькая девочка,  в первый раз  ощутившая, что превращается постепенно в девушку,  чьи глаза способны сводить мужчин с ума.   По приказу хаджиба,  воины и слуги  ехали,  не растягиваясь, не горяча  ни коней, ни быков,   тащивших повозки со скарбом…    Время от времени Дахир подзывал к себе сотника, командовавшего отрядом, и тот  отправлял пару-тройку воинов вперед, а двух-трех, заставлял  чуть отстать от каравана.

Так прошло три дня.  Уже показались отроги  Загроса, по левую руку остался Хамадан.  Дахир казался беспечным и расслабленным.   Он шутил с воинами, с аппетитом ел мясо  и хлеб, любовался безмятежно красотой степи.  Однако все  внутри  него  было напряжено, словно тетива боевого лука.    Он ждал,  ах ,  как он    ждал этой встречи!  Сколько сил вложил в это проклятое ожидание, сколько ума и хитрости,  употребил.

Уже четвертая ночь подходила к концу,  когда появившийся на пороге палатки  хаджиба сотник склонился в поклоне:

– Великий хаджиб!  Али вернулся из разъезда! По нашим следам идут! Держатся в паре конских  переходов позади.  Два человека!  У них  очень хорошие кони, которые позволяют им держать нас в поле зрения.

Дахир едва смог сдержать возглас изумления и радости, но, пересилив себя, переспросил:

– Али не ошибся! Только два человека?!

Сотник развел руками:

– Именно так господин! Али не мог ошибиться.

Дахир отпустил воина знаком руки, бросив напоследок:

– Значит ночью следующей  будем ждать гостей.  Следующей ночью мы уже  будем на земле великого хана!   Помните, что терять нашим гостям  нечего, а в рукопашной наш гость  один стоит троих!

Вечер спускался на степь, темнота, верная спутница влюбленных и разбойников, становилась все гуще.  Посольский караван двигался не спеша.   Казалось,  что встревоженная луна,  то и дело   выныривающая из-за туч,    подмигивает путникам своим желтоватым глазом.   И подобно призракам минувших битв, теням воинов, не похороненных по обряду, два  всадника  неотступно шли за караваном, то горяча коней, то наоборот, заставляя их,  идти шагом.

Дахир приказал становиться на ночевку.  Скоро запылали костры, дым от приготовления позднего ужина пополз  по округе. Разговоры воинов, смешки, дружеские, соленые до невозможности проглотить  шуточки.  Но вот лагерь затих. Лишь часовые, опирающиеся на копья, при свете костров застыли изваяниями.

Две тени, припадая к земле, проскользнули к палатке Дахира, подобно змеям.

Черная фигура приподняла полог там,  где должен был спать  хаджиб.  Блеск отточенной стали  –  и  клинок  по самую рукоять вонзился  в укрытого  с  головой   человека, лежащего на ложе.

В тот же миг топот, возня,  шум борьбы,  сдавленная брань,  едва слышный женский вскрик, нарушили сладостную негу ночи.

И негромкий голос Дахира:

– Факелы сюда!  Пора увидать глаза наших гостей!

При свете факелов  стало видно , что огромный мужчина в повязке, закрывающей лицо,  лежит на траве, связанный арканом.   Два воина  из посольского каравана неподвижными тряпичными куклами, распростерлись  рядом  с  ним  на земле.  У одного из них  была свернута шея.  У второго вместо лица была окровавленная маска – ночной гость проломил ему переносицу.   Чуть поодаль,  завернутая в куль, неподвижно лежала фигурка,  в  которой можно было  признать  очертания женщины.

Дахир одним движением  сдернул повязку  с лица ночного убийцы.   Алим, приходя в сознание,  злобно оскалился, словно затравленный волк.   Не обратив на это внимания,  хаджиб подошел к связанной женщине. Связывая ее, стражники маску сдернули,  и теперь глаза Мэй Лунь глядели на Дахира  без страха,    с ненавистью,  леденящей душу.

…Хаджиб смотрел на  Алима  спокойно,  с внешним безразличием, словно на случайно встреченного человека,   с которым предстоит скоро расстаться без всякого сожаления и надежды на встречу потом.

Дахир заговорил:

–Мы встретились! Я долго ждал этого часа.  И теперь  вы в полной моей власти. Вне закона вы, пытавшиеся раз отравить меня, сегодня — зарезать! Использующие   языческое  грязное колдовство, шпионящие, убившие сегодня  двух воинов.  Так что,  Алим, сельджукский шпион, понимаешь сам,  что жизнь твоя завершена.

Голос Дахира звучал негромко, но от его звуков почему-то  мороз продрал по коже   даже у стражников.

Алим глянул на хаджиба  безразлично и проронил, словно выплюнул:

–  Зачем пугать смертью того, кто с ней породнился давно?  Ни стона, ни крика, ты от меня,  отродье шайтана,  не услышишь!

Дахир, словно не слыша, продолжил:

– Я ведь могу с тобой сделать,  что угодно.  Могу приказать вырезать тебе глаза   и,  отрубив кисти рук,  оставить в степи.  Могу приказать зашить в сырую шкуру вола.   А могу просто отвести тебя с твоей спутницей  в Самарканд на веревке.   И там вас ждут умелые палачи хана.

Алим презрительно сплюнул кровью:

– Не трать слова,  хаджиб, продавший душу шайтану! Я готов принять смерть!   Не разойтись нам было с тобой на тропке одной.  Мы проиграли!   Только-то и всего!  Ты у меня отнимешь жизнь?!  Да бери! Я вкус смерти давно знаю! Придет время, найдется  тот, кто вытряхнет душу из тебя!

Дахир понимал, что  Алим нарочно злит его, надеясь на легкую смерть.  Дахир махнул рукой стражу:

–Пяток воинов сюда! Сейчас им предстоит  свежевать нашего гостя.   Так, чтобы без шкуры он был похож на говяжью тушу.

Алим презрительно отвернулся, но едва заметно сузившиеся зрачки показывали,  что внутренне он готовится выдержать пытки.

И что-то сломалось  в  лице Дахира. Он повернулся к  стражам,  ожидавшим приказа,  и устало бросил:                                                                                                                                  – Прирежьте без мучений.  И похороните, как мусульманина,  рядом с теми воинами, кого убил он.

Лязг клинка, неуловимый взмах, и обезглавленное тело,  выпустив фонтан крови,  рухнуло на траву.

Дахир подошел к Мэй  Лу и скомандовал воинам:

–Тащите в мою палатку.

Когда женщину внесли,  словно куль,  хаджиб прищурился и резко бросил:                      – Развязать! Уложить на пол, сорвать с нее  всю одежду!

И заметив   понимающие  похотливые  улыбки воинов, сурово пояснил:                              – Змея может сама себя  ужалить, умирая!  А такие сами по себе  оружие.

Через несколько мгновений  Мэй Лу, полностью обнаженная,  лежала на кошме .  Два воина стискивали ее кисти рук, двое держали за ноги.

Дахир не спеша подошел к женщине и  одним движением  извлек из ее прически  две трехгранные иглы.  Сунутый в светильник, кончик  иглы зашипел.

Хаджиб пояснил воинам:

– Яд! Смотрите еще,  переройте одежду , только осторожно.

Еще через миг в воротничке платья  нашли крошечный бамбуковый шип. Мэй  едва заметно прикусила губу,  глядя перед собой остановившимися глазами.

Дахир  несколько мгновений наблюдал за ней, а затем приказал страже:                          – Привязать к столбикам палатки и оставить нас одних!

Распятая обнаженная женщина тихо шевелила губами, видимо,  вознося молитвы Тенгри и взывая к своей  умершей сестре.

Дахир глядел на нее, на женщину, которая могла бы стать для него единственной в мире.  Она была в его полной власти.  За меньшие преступления  с людей  сдирали шкуру,  резали на части, варили живьем  в котлах.

И тело это, так знакомое ему:  маленькая грудь,  изящные бедра, плоский живот,  тонкие пальцы.   С того момента,  когда Мэй Лу попыталась отправить Дахира  к  Аллаху, прошло больше двух весен.  За это время  женщина расцвела,  налилась соком.

И отгоняя прочь неподходящие думы,  помянув мысленно шайтана, хаджиб заговорил:

–Судьбу  ты выбрала себе сама, Мэй Лу! А вот какой смертью  умрешь ты, решать мне! Могу поведать.

Женщина внезапно рассмеялась, словно перекатила монетки:

– Яд  ку, не убил тебя, но он тебя перевоплотил, Дахир! Демон вселился в тебя!   Аньхэ и Алим  ждут меня!  И Тенгри,  протянул ко мне руки!

Дахир  зло бросил :

–В каком  виде  предстанешь перед Тенгри,  сестрой и твоим Алимом-убийцей,   можно поговорить.  Я  могу приказать, и  тобой  через миг займутся воины мои.  Ты знаешь,  как глядели они на тебя? Ты умрешь под ними.  К рассвету ты превратишься в тряпку  от старого халата, в которой  никто не признает женщину.   Могу приказать  закопать тебя в землю  живой.   А  еще  могу отвезти тебя в  Самарканд, к нашему справедливому хану. Ты о  смерти будешь молить  палачей!  И будешь ждать ее, как женщина рождения ребенка! Лишь я  могу даровать смерть легкую тебе.

И густой,  тяжелый запах гибели словно поплыл  по палатке Дахира.

Хаджиб   молчал.

Мэй Лу внезапно тихо произнесла,  словно решившись на что-то:                                            – Ах, господин мой. Есть тайна одна… О ней знал лишь  Алим…   Тайна эта касается тебя и, поверь мне, стоит смерти моей, ведь жизнь моя давно потеряла цену.

Дахир  ощутил озноб, ведь не был он законченным  живорезом,  и поэтому,  подойдя к женщине вплотную,  положил руку  ей на плечо:

– Если есть что — говори! Не тяни время! Скоро рассвет!

И Мэй Лу заговорила тихо, прерывисто, будто в бреду:

– У тебя есть сын! Понимаешь, сын! И когда я пыталась отравить тебя, я знала, что ношу его  в чреве своем!  Я верила, что твоя душа , очистившись от скверны,  вселится в моего мальчика! И умирать я  буду счастливой!   Ты, тень ангела смерти, никогда не увидишь сына! Ты не узнаешь,  как смеется он, как радуется жизни! А я буду знать, что есть мое продолжение на земле.

Лицо Дахира стало мучнисто–белым.  Как всякий мусульманский мужчина того  времени, он считал сына  даром Аллаха!

Несколько мгновений  глядел он, бессмысленным взглядом  на обнаженную женщину,  а затем произнес едва слышно:

– В Коране сказано — око за око, глаз за глаз!  И легкую смерть я дарую тебе, Мэй Лу.

С этими словами он извлек  откуда-то кожаную бутылочку  и  приставил ее к губам  своей бывшей жены:

– Пей, Мэй Лу!

Приговоренная  с наслаждением  сделала один  глоток-второй ,   и мир привычный,  мир кровавый и несправедливый, начал меркнуть для нее.

Женщина  что–то    тихонечко напевала, бессмысленно улыбаясь. Может быть, видя  уже то,   что  видит человек  за порогом бытия.

Голос ее зазвучал  глуше,  глаза стали сонными,  обвисло на веревках тело.

Дахир вышел из палатки  и сиплым голосом приказал воинам:                                                – Похороните согласно обряду   киданей!

На рассвете  легкое   тело Мэй Лу  воины зашили в кожаный мешок и повесили на могучий степной карагач.

Захочет помянуть кто-то —  сожжет тело. Объявятся родственники — придут  попрощаться.

Дахир махнул воинам рукой:

– В поход, рысью! А я догоню!

Уже почти скрылись в пыли  воины последнего ряда,  а  хаджиб  все стоял под  карагачом , смотрел на висящий на высокой ветке мешок, словно мысленно прощался,  может — проклинал, может  — просил прощения.