Нурсултан пришел в себя, когда уже начало смеркаться и темные тени приближающейся ночи начали бродить по склонам горы. Он лежал в овринге, каменном мешке, глубиной локтей в тридцать.
Без всякого сомнения, его спасли два момента. Первый из них заключался в том, что обрывистый склон не позволил сельджукам спуститься и добить его, а искать обходную тропу они не стали, рассудив, что сорвавшийся с кручи враг, если и не переломает себе всего, данного Аллахом, то умрет от голода и жажды, будучи не в силах выбраться наверх.
Второй момент, дарованный милостью всевышнего, заключался в том, что низирит, угодил на какие-то кустарники, которые удар смягчили. Нурсултан ощутил, что лицо его покрывает корка. Он провел рукой по щеке, губам и понял, что это засохшая кровь, превратившаяся в маску. Он оглядел себя. Что и говорить, вид плачевный. Одежда изорвана, руки сбиты до костей, лицо разбито, стесано ухо.
Измаилит попытался подняться , но в тот же миг, рухнул на камни, поминая шайтана. Боль в левой ноге, пронзила его, словно удар копья. Нурсултан со стоном присел и стиснув зубы, закатал штанину. Рваная рана на бедре в корке запекшейся крови, была красноречивее всяких слов.
И теперь оставалось взывать к всевышнему или просто лечь и умереть от жажды и голода .
Идти он не мог. Помышлять о том, чтобы взобраться на утес, было глупо. Оставался лишь один выход — ползти к тому краю овринга, который выглядел более пологим и попытаться взобраться на него любой ценой. Змея умеет ползать, человек должен ходить на двух ногах. Известно это всем на белом свете. Однако когда припадает нужда, уподобляется человек то змее, то зверю.
Вот и Нурсултан, собрав в кулак всю силу воли, решил уподобиться змее. Он лег на живот и, волоча раненную ногу, которая грызла его словно зубами, пополз на животе опираясь на локти и ладони, временами стискивая зубы, дабы не потерять сознание.
Вот и пологий склон. Для здорового человека, тем более для натренированного воина, он не представлял бы труда, но для того кто не мог встать на две ноги, это было задачей непосильной. Однако другого выхода не было. Низирит со стоном приподнялся и лег грудью на каменную осыпь. Медленно, медленно цепляясь за камни, втыкая в каменистую землю нож, рискуя упасть, он уже в темноте понемногу приближался к верхней кромке каменного мешка. Еще рывок! Теперь можно ухватиться руками за кромку, подтянуть ноги.
Нурсултан перевалился грудью через край и от сильнейшей боли потерял сознание. В его помутившемся мозгу, почему-то всплывало лицо женщины, скалился сельджукский десятник, дымились развалины Дизкуха.
Пришел в себя измаилит, когда лучи солнца начали щекотать лицо.
Теперь можно было думать о том, что делать.
Ушел от погони, выбрался из каменного мешка.
Куда он мог двинуть стопы свои, когда не может встать?
На север, к собратьям по вере, нужно было двигаться по склону горы. Об этом думать было смешно. Можно было ползти на юг, но там его обнаружили бы передовые заставы сельджуков. Это было равносильно тому, что самому лечь на плаху.
Оставался лишь один путь на восход солнца, к предгорьям Тянь-Лунь.
…Он полз и полз, временами теряя сознание, ощущая , как скрипит песок на зубах и мучит чудовищная жажда. Легкий шелест воды показался ему слаще пения райских гурий, которое суждено слышать правоверному, перешедшему по радужному мосту, от бытия земного к вечному покою.
Ручей звенел, пел, говорил о жизни. Нурсултан с наслаждением окунул голову в ледяную влагу, напился и глубоко вздохнул.
Велика милость Аллаха! Можно теперь, ощутить, что живешь еще.
Он сел и осторожно, словно боясь разбудить боль, закатал штанину.
Рана на ноге затянулась, но сама нога отекла и стала принимать багрово — желтоватый оттенок. Не трудно было догадаться, что дело совсем плохо.
Оставалось теперь лишь как можно быстрее добраться до людей. Странное дело, ранее, будучи сильным, ловким, он людей сторонился, ощущая над ними какое-то тайное превосходство. Ведь в большинстве своем, они были мирные обыватели, не обученные его тайным искусствам. А сейчас лишь встреча с теми же , самыми незатейливыми людьми с их мирными делами давала ему возможность жить. Почему-то вспомнилась сиятельная Анир, ее холодные серые глаза, тонкие черты лица, презрительный взгляд.
…Нурсултан полз уже третий день, временами теряя сознание, не ощущая голода. Его вела не как раньше слепая вера в святость учения измаилитов, а еще более сильное влечение — жажда жизни.
.. На четвертый день, обессиленный до последнего предела, он ощутил, что все плывет перед глазами. Прощаясь с этим миром, Нурсултан поднял голову. В нескольких десятков локтей от него , река, несущая быстрые свои воды, на склоне горы, крепость. Что-то так смутно знакомо. Где это видел он? В каком из сновидений? А может это предсмертный сон?