Олег Бобров. Рожденный Драконом. ч.3 гл. 8

Посольский караван подъехал к Самарканду на рассвете.

Стражники открыли ворота быстро,  узнав хаджиба великого хана в одном из всадников.  Дахир подъехал к воротам арка, не ощущая ничего,  кроме пустоты, чудовищной, всепоглощающей.

Невольно припомнилась ему легенда о яде ку.  Тот,  кто познает женщину  с помощью его,  не взглянет на женщин других.  Даже восходя на ложе с другой, он будет помнить ту женщину,  ибо  станет она для него на свете первой и единственной.

И озноб пробил  Дахира от мысли этой.

А еще он знал, что никому  во всем грешном мире не сможет поведать о печали своей.   Не потому  что  не  хочет, а потому что слишком хорошо знает он, что в подлунном мире этом,  цветном и безбрежном, отвык верить, зная, что нельзя показывать боль свою.

Тобчи-хан принял  хаджиба,  одетый по-домашнему, в легкий халат, домашние шаровары,  остроносые туфли–бабуши.  Сейчас он был похож не на грозного хана, хозяина огромной державы, а на обычного держателя земли-иктадара, принимающего рано утром одного из знакомых.  Он поприветствовал хаджиба  и знаком предложил ему садиться напротив себя. Дахир  присел на кошму.                             Хан очень сильно постарел за эти месяцы, что они не видались.   Стала пергаментной  кожа на запястьях рук и лице, старческие морщины наложили свой отпечаток на щеках/

И тихо сказал хан:

– Рассказывай все,  хаджиб, поведай мне все.

Дахир говорил негромко, стараясь не упустить не одной мелочи.  Тобчи-хан, слушал,  не перебивая, прикрыв морщинистые веки.  Со стороны казалось, что он дремлет.  В самом же деле хаджиб знал прекрасно, что повелитель впитывает в себя слова, будто губка, стараясь все понять и осмыслить.

Когда  хаджиб замолчал, хан глянул на него глазами, полными изумления и недоверия:

– Ты взял этих волков?! И ты даровал им легкую смерть? Сельджукским шпионам?  Если бы ты привез их сюда, они поведали бы все  в руках палачей.

Лицо Дахира стало грустным:

–Нет, великий хан. Ничего бы они не сказали. Что касается легкой смерти, то Алим заслужил легкую смерть за мужество и перед клинком, и перед ликом смерти. Что касается Мэй Лу, то она была моей женой, она родила мне сына.  Пусть за это одно, простятся ей все прегрешения.   Перед смертью она отомстила мне, сказав, что никогда  я сына не увижу!  А  сейчас  прости меня, господин мой, наступает третий день со дня похорон Мэй Лу.  И мне пора готовиться к поминальной трапезе, дабы душа ее покинула землю эту.

Хан изумленно покрутил головой:

– Порой, мой хаджиб  верный, изумляешь ты меня!  Как живут в тебе одной семьей стальное сердце и  переживания, достойные поэта?    Впрочем, это твое дело. Поминальная трапеза —  деяние достойное настоящего мусульманина, кто бы  ни ушел в мир иной. Пусть  в трапезной озаботятся яствами для достойного поминовения.  О делах твоего посольства,можно поговорить и потом, когда исполнишь ты обряд   поминовения.

Гульнара,   к  которой подошел Дахир, обычно  глядевшая на него с обожанием   и  легким страхом, на этот раз  едва  сдержала ужас и жалость  при виде хаджиба,  а  узнав,  что надо готовить поминальную трапезу по  Мэй Лу,  раболепно закивала:          –  Да,  господин мой! Конечно господин мой! Все   сделано будет, господин хаджиб!

И не сдержавшись,   она прислонилась к стене,   зажимая рот  платком:                              – Господин мой, вы стали совсем седым!

Дахир,  не ответив, махнул рукой   и ушел в свое  скромное жилище.

Всю ночь, он читал молитвы, взывал к Аллаху. Иногда доносились невнятные звуки из покоев его. Но никто не смеет мешать правоверному, беседующему  со  всевышним,  в день поминовения…

Приглашенный мулла прочитал поминальную молитв у (дуа), совершил обряд и ушел, получив благодарность  и  ломоть лепешки с куском горячего мяса, дабы соприкоснулся он  духом своим, с теми, кто ушел в мир иной. Дахир,  облаченный   в  белые одежды,  мысленно  обратился к  душам ушедших.

И внезапно что-то сдавило ему горло.  Ведь именно здесь, в этом покое, провели они с  Мэй Лу, первую ночь, самую сладкую  ночь.

Как легко тогда было на сердце, как томление наполняло душу, как Мэй Лу, сочетавшая в себе  легкость ребенка и прелесть взрослой  женщины, засыпала на его плече, утомленная любовью и весельем.

И тихо произнес Дахир:

– Пусть Аллах   в милосердии своем простит тебе  все прегрешения, жена моя! И тысячу тысяч раз буду просить прощения я у тебя,  когда души наши встретятся.  Наш сын  —  подарок Аллаха — не знает и не узнает меня  за все прегрешения мои!  Пусть   пошлет   же  ему  Аллах  долгие годы!  Иль Алла, иль   Бисматулла!  Аллах рахим!

Завершив поминальный обряд и трапезу, Дахир поглядел по сторонам чужим, оледеневшим взглядом  и  встал.

Сам того не понимая, а может,  и не желая понимать, он простился с прошлым своим,  вернее,  с тем ломтиком своей прошлой жизни, который  вспоминается, как что-то очень чистое и нежное, то , что заставляет улыбаться  и седого старика,  и  много повидавшего мужчину.

Тобчи-хан   внимательным взором  окинул  Дахира и заговорил негромко:                          – Слабеет длань  Караханидов, слабеет с днем каждым. А сельджуки набирают силу. Что будет после меня, Дахир?!   Тогрул–бек, отнял у нас   Хамадан,  Хорезм  и  Бухару,   Алп–Арслан — лев, он  мечтает подмять под себя все земли наши.  Наше счастье, хвала Аллаху, что пока что ломают сельджуки головы свои  об армянские крепости! А у нас самих, нет единства, Дахир!

И грозно повторил:

— Нет единства!

Затем помолчал несколько мгновений и продолжил веско,  словно отдавая приказ на атаку:

– Сыновья мои  не ладят между собой. Мой брат Юсуф,  с которым мы делили власть  много лет, получил удел свой,  а  до остального нет ему дела. Сломают нас поодиночке, сломают  и  развеют в прах, хаджиб.  И надобно нам, как уже говорил я тебе, знать все и все слышать.  Не медли больше,  Дахир, время пришло.  Знай, отныне, ты не только мой хаджиб,  но и секретарь по тайнам.   Ты уже нашел людей, которые станут глазами и ушами нашими,  в землях чужих, а если надо , то и клинком  в длани нашей?

Дахир наклонил голову:

– Есть такие люди, мой владыка.  Они в сельджукских уделах.    Будут и в иных землях, повелитель!  Я им буду платить, они буду слушать и все видеть! Когда же придет время, люди дороги пойдут тропою свершений.

Лицо хана выразило недоверие:

– А как же , мы сможем отличить правду от лжи? Ведь можно заплатить деньги и не получить за это ничего.

Дахир ответил убежденно:

– Деньги имеют обыкновение кончаться.  А если тот,  кто привезет деньги, убедится во лживости, то , видит Аллах,  жизнь человека коротка.    Кинжалу же и яду все равно, чей путь прерывает он.  И повелитель, пусть будет так.  Для тебя священна воля Аллаха,  я твой слуга, твое слово – закон для меня,  а для людей дороги, господином буду я. Твоим приказам, переданным устами моими, будут  повиноваться они! И поиском таких людей я займусь через три луны,   начну в землях наших!  Иншалла!