Олег Бобров. «Хан-Тегри». гл. 2

Нурсултан, немного подумав, решил, что меньше всего придет в голову искать его в самом сердце, в Самарканде, тем более, что смутно в голове его всплывали детские воспоминания, что мать его и названный брат ее, Алим, как-то тридцать пять весен назад были с Самаркандом связаны.

И внезапно назирит решил, что он не дерево, засыхающее без корней. Он — человек. И он обязательно узнает, вернее,  попытается узнать  о судьбе матери своей, ее названного брата, а заодно  попробует выяснить имя отца своего. Нет человека без отца и матери.   Все рождены под небом одним, и все уходят в землю эту.   Да , есть братство по вере, но кровь родную не заменить никакой верой, никаким прославлением имени всевышнего!

С этими мыслями Нурсултан и отправился в славный Самарканд, город в момент тот так часто переходивший из рук в руки, где каждая новая династия, стремилась оставить память о себе,  то в виде медресе, то  в постройке минаретов  и  в возведении больниц и дворцов.

Много он видел на свете городов, но Самарканд оглушил его, как, впрочем,  и любого человека, в первый раз увидавшего этот чудо-город.

Шумит рынок. Несется:

– Правоверные! За три медных гитрифи, напишу и прочитаю, ежели,  не разумеете грамоте!

– Таз-кебаб, мусульмане! Барашек только что,  бегал!!

– Рабыни, рабыни! Гури пэри! Сладость их из источника зем-зем!

И одновременно орут, надрываются водоносы:

– Свежайшая-я-я-я-я вода-а—а-а! Пейте правоверные!

Идет по улицам конница, угрюмы лица воинов!  Видимо, скоро в поход! А куда?! Куда прикажет великий султан! Может против синеглазых франков–крестоносцев,  крушащих все на пути своем, подобно стаду быков!

Может, в горы Армении или Грузии, или  под Халеб и Дамаск.

Нурсултан подумал о том, что поиски ветра судьбы, певшего здесь песню тридцать пять весен назад, нужно и можно  начинать с тех людей, которые понят еще славное время Карханидов, блеск и  мудрость Ибрагима Тобчи-Хана  и  сыновей его. А где можно найти их?

Ну,  в самом деле, не ходить же по рынкам и площадям, расспрашивая всех: «Вы,  тридцать пять весен назад, не знавали мою матушку и моего отца, имени которого, я не знаю?»

Мало того, что не ответят, примут  за лишившегося ума или не имевшего его с рождения! Рынок любит поглумиться над  ненормальными, отпустить шуточку, от которой   соль на ушах повиснет!

Так и не придя  к какой-то одной мысли, Нурсултан решил   первоначально держать совет непосредственно   с Аллахом. Тем более здравым  казалось это соображение, что уже наступало время намаза.

Вот и южная окраина Самарканда, красавица мечеть Хазрет Хызр, первая мечеть древнего города,  как пишут в летописях, «сбор знамен мусульманских».

Нурсултан распростерся на коврике для молитвы, взывая к  Аллаху, тихо творя покаяние (таубу), говоря всевышнему, что грешен он, что не может больше жить, не зная корней своих, что трудно правоверному, не иметь на земле этой, пристанища и  дома, где ждали  бы его дети и жены, по крайней мере, одна жена. Мало этого, сиятельная вдова Анир, бросила ему в лицо презрительные слова, словно плюнула желчью.

«Прости, Аллах, но какие у Анир глаза! Подобны они  серым приречным туманам, льду на вечных отрогах гор! Не видел еще я глаз таких в жизни, так же как и не ведал женщин, приняв обряд чистоты!

Прости, прости, всевышний!»

Он каялся,  просил Аллаха о милосердии, и в минуту эту жестокая маска, которую на лик его  наложили время и страшная жизнь,  растворялась, сменяясь обычным лицом смертельно уставшего человека, которого некому пожалеть,  к которому никто не заглянет в душу!

Он завершил молитву и, опустошенный, сидел в глубокой задумчивости. Он не видал, как неслышно появившийся мулла застыл на пороге, разглядывая правоверного, только что  с таким жаром взывавшего к аллаху. Из раздумий Нурсултана вывел старческий  доброжелательный голос:

– Ты побеседовал с Аллахом, правоверный? Могу ли я чем-то помочь тебе или быть полезным?  Может быть, ты захочешь стать гостем моим? Меня зовут Юсуф-Афшин, я  главный мулла в  мечети этой! Я здесь служу Аллаху уже тридцать семь весен, видя многое, советуясь со всевышним, пережив  все бури судьбы!

Нурсултан подумал несколько мгновений, а затем почтительно прижал руку к груди:

– Для меня будет честью беседовать с тобой, уважаемый.

Спустя некоторое время, они сидели на кошме в задней комнате мечети и с наслаждением пили прохладный шербет, заедая его знаменитой самаркандской халвой.

Наконец, когда с трапезой было покончено, назирит  и мулла,  воздав хвалу Аллаху, начали разговор.

Мулла был очень стар. Кожа его напоминала кору древнего скального дуба, из тех , что растут на недоступных горных кручах, вгрызаясь корнями в самую твердую породу, хотя глаза его смотрели живо, будучи лишены старческой блеклости.

Нурсултан, еще раз глянул на старика, ожидавшего начала беседы, и с несвойственной ему  нерешительностью, заговорил:

– Почтенный, пусть не покажется тебе странной просьба моя. Я вырос без отца и матери. Я помню лишь имя матери, имени отца не знаю. Мать мою звали Мэй Лу. Она из киданей. Ее следы затерялись здесь, в Самарканде, тридцать пять весен назад.  Про мать и ее названного брата Алима я знаю лишь, что ветер странствий кидал их из одного города в другой. Ответь мне,  уважаемый, не приходилось ли тебе, слышать об их судьбе? Может быть, тебе известно имя отца моего?

Что-то дрогнуло в лице старика, так видение из далекого прошлого, пробуждает память, заставляя сильнее биться сердце, охлажденное долгим веком.

Юсуф- Афшин произнес, не спеша, взвешивая каждое слово:

 

– Мало кто помнит историю эту, юноша. Ветры времени, занесли песками забвения,  людей и события. Твоя мать Мэй Лу вместе с Алимом, если верить слухам, служила сельджукским султанам. Сельджукские султаны имели много соглядатаев  с хорошими глазами и отточенным клинком.

Самарканд был частью державы Тобчи-хана. Его хаджиб, Дахир, был человеком великим. Он мог строить и разрушать, целить и травить. Твоя мать была его женой.

Они служили разным владыкам. Стремясь отомстить за гибель сестры своей Анхэ,  твоя мать, Мэй Лу, попыталась отравить своего мужа, то есть отца твоего,  хаджиба Дахира.

Милостью Аллаха, он остался жив, но дал клятву отомстить.

Твоя мать и Алим, попытались доделать задуманное, но твой отец оказался хитрее.  Их захватили живыми. Он мог отдать их в руки палачей, но оказался милосерднее, чем можно было предположить. По слухам, он даровал им легкую смерть.  А твою мать приказал похоронить по обряду киданей, повесив тело на дереве, зашитое в мешок, дабы могла воспарить ее душа к предкам.

Если бы старик сейчас превратился в джинна из арабской сказки, бесстрашный исмаилит был бы поражен меньше. Однако привыкший  прятать свои истинные чувства под маской невозмутимости, он лишь  сидел, как изваяние, слушая рассказ старого муллы с каменным лицом.

Поняв его состояние, старик вздохнул:

– Это была милость. Султан Алп-Арслан приказал казнить всех шпионов, сочтя их людьми низкими. Так, что легкая смерть – милость для матери твоей и ее названного брата.

Нурсултан выдохнул  голосом, похожим на скрип дверной петли:

– Ты знаешь все, почтенный.  Откуда?

Мулла, глянул на него с жалостью:

 

– Твой отец  Даир знал о том, что ты есть на свете, но не знал где искать тебя. Он каялся, беседуя с Аллахом, а затем я провел обряд поминания. Затем была поминальная трапеза. Такой, я не видал никогда.   Хаджиб  Дахир сидел один, и у него было лицо человека, потерявшего то, что не вернуть никогда и ни за какие сокровища, государей земных.

Предвижу вопрос твой, какова его судьба?

После смерти Тобчи-хана, он служил его сыну Арбилю.   Когда  под Кархашем, погибло войско Арбиля, Аталык, где он правил, захлестнуло, как и земли к северу от Шоша, вторжение сельджуков.   Вот и все, что знаю я, юноша.

 

….Ночью, когда высыпали звезды, спутники влюбленных и сильных, Нурсултан, провел в маленькой пещере, на высоте локтей пятидесяти.

Сюда не мог забрести случайный человек, здесь не могла подкрасться стража.            Сам он спустился  в зев пещеры по веревке с утеса.

Маленький костерок, сваренный  ломоть  вяленного мяса с пряностями, ключевая вода – скромная трапеза.

Можно спать, но сон не шел к низириту. Он думал о том, как страшно переплелись судьбы людей. Отец с матерью пытались уничтожить друг друга, под стенами Кархаша погибло войско Арбиля, которому служил отец. Нет могилы у матери, нет могилы у отца. Не к кому прийти покаяться, попросить прощения. И теперь  он  не безроден,  известны родители, а они были  явно людьми не простыми.

О, Аллах, что же остается человеку? Вера во всевышнего,  и  в милосердие его?! С мыслями этими Нурсултан забылся неспокойным сном.

Он не знал, не мог знать, что в десяти днях пути от его убежища не спит Анир.  То и дело вдова, милостью Аллаха правившая  Хан-Тегри, вставала и глядела в окно на рассветные полосы, уже бегущие по горам.

Женщина своего века, дочь Тегина прекрасно понимала, что правит лишь волей случая. Спят мертвым сном в одной могиле муж, два его сына от другого брака, ее родной сын, Тегин. Все они пали при защите Хан-Тегри. Что остается ей? Надеяться на милость неба?  Просить судьбу послать того, кто станет единственным, с кем можно посоветоваться, кто станет хозяином Хан-Тегри, от кого можно и нужно иметь наследника ? Рядом есть подданные, но нет друзей! И внезапно ей вспомнился Нурсултан.

Она женским чутьем ощутила, что встреча с ней стронула что-то в искалеченной, но еще живой душе убийцы, не знающего ни отца, ни матери.

С этими мыслями Анир и отошла в страну сновидений.