На рассвете восьмого дня повеяло прохладой, и журчание реки подтвердило о том, что сейчас откроется устье реки Сары-Джус, несущей свои стремительные воды в долину Баянкола. Назирит огляделся и в предрассветном сумраке устремил взгляд свой на город, возвышавшийся на скале, на мазар чуть левее и выше города, содержавший чей-то прах.
Жизнь в огороде начала пробуждаться через несколько страж. Сперва перекликнулись дозорные на башнях, потом послышался обычный гул просыпающегося города. Солнце сперва лениво, потом весело нащупало своими лучами-пальцами городской минарет, крепостные укрепления, крышу дворца.
Воин, кивнув сам себе головой, словно соглашаясь с мыслями своими, скользнул вверх по склону и устремился к мазару.
Массивная полукруглая постройка, огромная каменная плита, уже чуть подернутая изумрудным мхом.
Через некоторое время, дверь распахнулась, и высокая женщина в белом головном уборе, свидетельстве вдовства, подошла к камню и начала что-то тихо шептать. Со стороны создавалось впечатление, что она держит с кем-то совет или шепчет молитву.
Вот она завершила неслышную беседу и, заботливо смахнув с камня налет утренней росы, повернулась и собралась уходить.
В этот момент ее окликнул откуда-то сзади негромкий голос, и закутанная в темный плащ фигура возникла перед женщиной:
– Салам аллейкум, хатун Анир!.
Любого бы в рассветный час это появление, если бы не напугало, то по крайней мере, заставило бы вздрогнуть. Если та, которую назвали «хатун Анир» и потеряла на миг самообладание то внешне ничем этого не выдала. Ее серые глаза, равнодушно скользнули по лицу нежданного гостя, и она бросила:
– И тебе салам, незнакомец! Кто ты? Что ты забыл здесь, в городе моем, у мазара моего названного отца Магира? Что тебе нужно в это раннее утро от правительницы Хан-Тегри, вдовы хана Юсуф-Палвана?
Назирит чуть прищурился и заговорил, жестко и коротко:
– Меня зовут Нурсултан! Я из братства все видящих и все слышащих, идущих тропой мести! Меня послали поговорить с тобой. Тот, кто послал, уже в объятиях райских дев. Мы знаем, что год назад Хан-Тегри осаждали войска сельджуков. Крепость устояла, но погибли твой муж, два сына его от предыдущего брака и твой пятнадцатилетний наследник. У нас один враг — сельджуки. И мы предлагаем тебе, помощь. Ты даешь нам кров и приют, помогаешь деньгами, а мы дарим свое незримое покровительство, хатун.
Неподвижное лицо женщины, стало жестким, и она ответила холодно:
– Ты осмеливаешься, человек без роду и племени, предложить мне, дочери покойного эмира Алп -Тегина, хозяина Кархаша, названной дочери великого Магира, вдове хана Юсуф-Палвана, превратить город мой в приют для шпионов и соглядатаев?! Таких называют «люди дороги», люди, чью душу сожрал шайтан! И говоришь мне это, у могилы Магира, последнего из легендарных людей дороги, эмира Арбиля! У могилы человека, который начал жизнь соглядатаем и убийцей, завершил дни свои, основателем города этого, спасителем многих и многих, моим приемным отцом.
Нурсултан, пожал плечами с безразличным видом:
– Твое право, хатун Анир, твое право! Только осмелюсь напомнить тебе, что хотя я и не помню отца и матери своих, таких как я, боятся султаны и полководцы, хаджибы и проповедники.
Лицо Анир, приняло презрительное выражение:
– Храбрость твоя видна, безродный гость! Ты угрожаешь вдове? Приди ты мирным гостем, тебя рады были бы встретить добром. Ты прокрался как вор, в чужой дом! А ответ мой, можешь предать такой. Хан-Тегри не станет приютом для убийц.
Лицо Нурсултана, осталось неподвижным , и он, поклонившись, холодно бросил:
– Я передам ответ твой, сиятельная хатун! Не думаю, что ты рада будешь ответному посланию. А сейчас, прощай сиятельная Анир!
… Когда страшный призрак исчез, правительница Хан-Тегри обессиленно присела на краешек могильной плиты. Только сейчас,стало видно, какого самообладания стоил ей этот разговор с неуловимым убийцей, который в этот рассветный мог сделать с ней, что угодно и так же незаметно исчезнуть, как и появился.
… Назирит в первый раз за много дней поел горячей пищи в караван-сарае и теперь, переваривая поглощенное, имел возможность поразмышлять на досуге. Честно сказать, думать о судьбе своей ему приходилось не часто. Чаще он просто выполнял приказы — убивал, шпионил, скрывался. А вот эта встреча с сиятельной хатун, вдовой с кремешковым характером, почему-то заставила назирита задуматься о себе, своей судьбе, родословной.
Если быть честным перед Аллахом, то о своем происхождении он сказал женщине лишь часть правды. То, что мать его, имя которой ему сказали лишь через пять весен, исчезла вместе с Алимом, своим названным братом, растворилась в море людском, было очевидным. Имя отца своего Нурсултан не знал, так как не видал его никогда. Воспитанный какими-то стариками, постоянно курившими дурманное зелье и витавшими в видениях, порождаемых дурманом, предоставленный с малых дней сам себе, он рано понял, что в жизни этой может надеяться лишь на себя. К дурману он не пристрастился, видя как после употребления его люди превращаются в тупых скотов. Мятеж под Шошем, распри и смуты выкинули его на улицу, в пятнадцать лет уже знающего, что за все нужно платить. Горькая юность завершилась, когда он подался в вольные люди- йяры, занимавшиеся разбоем на большой дороге. Потом он ушел от айяров, поняв, что живут здесь одним днем и завершают жизнь в руднике и на плахе, и стал воином ислама в братстве назиритов.
Здесь было хорошо одно, здесь не продавали своих, предпочитая умирать молча, под самыми страшными пытками. Здесь судьбу посвящали борьбе за истинную веру.
И вот сегодня эта вдова с серыми холодными глазами, почти ровесница его, не страшась, обвинила его в безродности и в том, что он всего лишь убийца!
А в самом деле, если брать, что он умеет делать, то выходит, что, перевалив за тридцатую весну, Нурсултан лучше всего умел скрываться, убивать, уходить от погони, терпеть лишения.
С этими мыслями назирит, пригревшись, задремал на кошме. Разбудил его топот шагов, грубые голоса, звон стали. Не оставалось сомнений, что в приют странников наведалась стража. Сейчас она потребует себе бесплатного угощения, может быть , начнет выгонять людей из-под крова. Да чего хорошего можно ожидать от людей, живущих поборами на рынках и у городских ворот, взиманием дани с купцов?
Однако, на этот раз стражи повели себе иначе.
Они перешепнулись о чем-то с хозяином караван-сарая и, показав ему на прощание кулак, удалились.
Лицо бывалого содержателя постоялого двора стало кислым, и он, бормоча под нос: «О, велик Аллах! За что немилость,такая? — поплелся поднимать гостей и предупреждать их о том, что стража кого-то разыскивает, а на дорогах стоят заставы.
Вскоре выяснилось, что смерть Тогрул–хана наделала много переполоху. Теперь, по всем каравана-сараям и постоялым дворам ищут назиритов, так как кинжал, которым был убит сельджук, имел клеймо, гласящее, что принадлежит оружие исмаилитам, отковано в Куздухе.
А учитывая, что его могли случайно опознать, заставить говорить под пыткой собратьев, дело могло завершиться очень скверно.
Нурсултан, скинув с себя остатки дремы, решил побыстрее начать измерять ковер земли, то есть, попросту, бежать отсюда , да поскорее.