Олег Бобров. Рожденный драконом           

Измученный дорогой , гонец от хана спал мертвым сном в отдаленном покое дворца,  а уже на рассвете по приказу хаджиба посланные стражники бесцеремонно поднимали на ноги  хозяев караван-сараев, богатых  горожан, самого  шейх уль ислама — главу правоверных  Аталыка.

Все они, а также   начальник городской   стражи, новый казначей и  дворцовый мухтасиб, были препровождены в большой зал. Плотно закрыв двери и расставив бдительную стражу, Дахир о чем–то   имел   с ними  долгую беседу.

А уже с первыми покупателями и торговцами по городу поползли, плодясь   и перевирая друг друга, слухи и толки.

Кто-то клялся   именем пророка, что великий хан возвращается с победой и богатой добычей. Будет великий  праздник, какого еще не ведал Аталык. Другие  до хрипоты утверждали, что войску не повезло, оно было разгромлено и сам хан спешит сейчас, уходя от погони, дабы закрыть перед врагом, сидящим на плечах, ворота города.

Третьи с пеной правдивости у рта доказывали, что  с ханом случилось несчастье, да пошлет ему Аллах долголетие.

Еще большую сумятицу внесло то, что по приказу хаджиба Дахира стражники и мухтасибы ищут по городу  пустующие строения, постоялые дворы, где мало народу, осматривают даже мечети города, стаскивая туда кошмы, одеяла, лекарства. Мало этого,  срочно в город приехали ученые лекари — хакимы  и табибы. Сейчас они ведут беседу с хаджибом.

К середине дня на горизонте показались тучи пыли, и по приказу Дахира стража, разгоняя любопытных, выехала навстречу.  Это и в самом деле было войско Тобчи —  хана.

Усталые, пропыленные всадники с ржавыми повязками, следами на доспехах от долгой и жестокой битвы.    Телеги с добычей, повозки с ранеными и искалеченными, а следом толпами раненые, те,  кто не мог держаться уже в седле  и просто брел,  качаясь, вдыхая воздух родного края, еще не веря, что остался жив.

В первых рядах возвращавшихся виднелась  мощная фигура  Тобчи-хана, который,  подбадривая, что-то кричал сотникам и тысячникам.

Рядом  с  ним – Арбиль  в иссеченных доспехах,  с посуровевшим и возмужавшим за время похода лицом.

Войско вливалось в городские ворота, истомленное, покрытое пылью, без обычных победных кликов и трубных звуков.

Вскоре всем,  в том числе  и Дахиру , стали известны подробности похода. Уничтожив в жесточайшем почти полудневном бою засаду, устроенную врагами, рубя и топча бегущих, Тобчи-хан, достиг ворот Шоша.

Город не ожидавший ничего хорошего, отверг предложение сдаться и принял бой.  Это была битва, по свирепости, превосходившая все, что видали до этого опытнейшие воины хана и он сам.  Потеряв тысячи воинов, осаждавшие проломили ворота и ворвались на улице. Вот здесь то и началась преисподняя. Улицы были загорожены. С крыш домов из окон, градом сыпались стрелы, дротики, камни, куски железа.

Каждый переулок пришлось  брать,    проливая реки крови.   В рукопашную,  разя ножами, саблями, топорами, кетменями, косами, дорого продавая  жизнь свою,  ощетинившись  яростью последнего боя, кидались  мальчишки, старики, женщины.

В квартале,  отведенном киданьским  и найманским купцам, обнесенном отдельной стеной, снова пришлось проламывать ворота, лезть на стены, рубиться за каждый двор.

И сейчас  Шоша не было, не было и пленных . На месте города смрадные развалины, те из жителей, кто сумел бежать, превратились в бездомных бродяг.  И сейчас в освобожденные здания Аталыка  по повелению хана размещали раненых и искалеченных.  Стоны, крики тех, кому отделяют руку или ногу, тех,  кто, поминая Аллаха, не в силах сдержать боль.   Плач и горестные вопли родичей, потерявших близких.

Тобчи-хан сидел в своем покое, внешне хладнокровный. Лишь по тому, как чуть нервически подрагивало его лицо, можно было догадаться, через какую жуткую преисподнюю, ему довелось пройти и провести свою поредевшую армию.

Увидав  Дахира, хан, произнес

– Я все знаю, хаджиб. Ты предотвратил мор. И достоин ты награды. Мне уже нашептали, что ты готов был выжечь вместе с заразой, половину города. Верно?

Дахир ответил, чуть качнув головой:

– Если бы это могло помочь, великий хан, то пришлось бы пойти на это.   Меня разорвали бы горожане, но иного выхода не было.

Хан не ответив, сделал глоток шербета из кубка с сирийской чеканкой и сокрушенно качнул головой:

– Нас ждали, Дахир! Понимаешь хаджиб, ждали! Кто–то, из живущих  в Аталыке    —  соглядатай!  Кто вступил в братство слышащих и видящих!!.  То , что ты зовешь  — «божественной паутиной». Кто?! Кто мог сделать это?!

Дахир пожал плечами:

– Кто угодно. Как найти песчинку на морском берегу?!! Войско готовилось к походу не одну луну.  До Шаша, семь–девять лун, повелитель.

Тобчи-хан раздул ноздри:

– Видно, Аллах ,отвернул от нас лицо свое. Вот это мой подарок тебе, Дахир.

Хаджиб поднял крышку сундучка,  разузоренного  драконами.

Он был доверху полон монетами. Ханьские, арабские, византийские. Совсем тарые деньги, с ликами неизвестных правителей, с непонятными надписями. Потемневшее серебро, стертое золото, украшения разных народов.   Даже  равнодушному к деньгам Дахиру пришлось прикусить губу.    Сколько веков видали сокровища эти,  через  сколько рук и сундуков прошли?!

Тобчи-хан, понаблюдав за Дахиром и выслушав слова благодарности, произнес устало.

– О Аллах, я хочу доверить тебе дело одно, хаджиб.  Пусть за него простит мне Аллах хоть часть грехов.

Дахир склонился в почтительном поклоне:

– Слух мой к устам твоим,  владыка!

Тобчи-хан помолчал несколько мгновений, словно собираясь с мыслями, а затем произнес, словно выхватил клинок:

— Я хочу, чтобы в Аталыке  были бесплатные лечебницы для недужных.  Их начнут строить через пять лун. И надзирать за возведением их будешь ты, мой хаджиб! Именно ты!  Именно ты отвечаешь головой за то , чтобы через тридцать лун любой страждущий мог излечиться там.   Излечиться не платя!  Деньги будут выделены , из моей части шошской добычи, из казны,   соберу деньги  с  илеков,  сидящих в городах!   Завтра, я созываю диван. И все  придворные , и все жители города и окрестностей узнают об этом! Об этом возвестят глашатаи!  Мало этого, по всем городам державы нашей будут строить такие лечебницы!

Дахир ответил, мгновение помедлив:

– Да будет милость Аллаха с тобой, великий хан! Велико будет благодеяние твое! Твое имя будут поминать в молитвах!

Хан отмахнулся:

– Смертен человек, Дахир! И нужно думать о том, что останется после тебя, будь ты халиф или дервиш! О том, какую память оставишь после себя!

…Диван был собран к обеду. Выслушав повеление хана, придворные принялись лебезить и славословить.

Хан прервал пустой поток изречений жестом:

–За строительством, будет наблюдать Дахир- хаджиб!   Надсмотрщики, стражники, строители, зодчие — все в его подчинении.    За воровство в моей державе отсекают руку. Я не буду сечь руки.   Если пропадет хоть один гитрифи, хоть одно здание будет с изъяном,  или кого-то  не будут целить бесплатно,  я буду сечь головы. Помните это! Каждый день Дахир будет мне докладывать, как идет дело. И своей властью он может карать, может миловать.  А его карать или миловать буду я! Строителей буду кормить за счет казны.  Платить  каменотесам  и глиномесам по  три дирхема за семь лун.

Хаджиб мельком отметил, как гримаса, похожая  на выражение ужаса, мелькнула и пропала на лице казначея.

Города державы Тобчихана закипели. Со всех сторон по приказу хана и илеков, свозились камни и щебень, шли толпы нанятых рабочих, в огромных котлах варилась пища для строителей.    Дахир в Аталыке потерял сон и покой. С раннего утра  он был уже на местах отведенных под лечебницы. Шум и гул, скрип телег, перебранка и разговоры:

– Эй, почтенный, ты как замес делаешь? Жену свою так месить будешь! Педар сухтэ( площадная брань)!!! Чтоб ты ушей свиных наелся, любезный!

Надсмотрщики, наблюдающие за рабочими, зодчие, толпы тех,  кто выполняет черновые работы. От взгляда надсмотрщиков и Дахира не ускользало ни одной погрешности, будь то огрехи в кладке, ленивость строителей. Дахир молча кивал стражникам,  и виновных тут же раскладывали на специально подготовленную кошму для наказания палками.    Крики наказанных, боязливые  взгляды их собратьев по труду.

Тобчи-хан почти каждый день интересовался ходом работ, порой сам заглядывал на стройки. Однако  Дахир ощущал, что какая-то мысль, словно надвигающаяся болезнь внешне здорового человека, не дает Тобчи-хану покоя.

Иногда великий хан запирался в своих покоях и целыми днями не выходил. Порой, гонцы с белым пером на шапке, символом того, что мчатся по личному распоряжению владыки, покидали Аталык в неурочное время.

Прошло тридцать лун.   Веселая ласковая осень , легкая, словно любопытствующий девичий взгляд, коснулась предгорий и степи, чуть добавив  золота в яркую красоту вечной степи. Дахир явился к повелителю и, поклонившись, произнес, чуть устало:    – Повелитель, больницы в Аталыке во имя Аллаха, милостивого и милосердного, готовы принять  страждущих.   Завтра врачи-табибы  начинают целить людей без денег. Ведь лечение оплатит казна .                                                                                                                            Хан кивнул чуть рассеяно:

– Ты хорошо поработал,  мой Дахир. Вот кошель с монетами, ты заработал их честно.   Возьми деньги , а еще  прими от меня  в дар  вот этот перстень.   Согласно легенде, его носил еще мой предок, великий Сатук  Богра-хан, покоритель  Мавераннахра!

Хаджиб поклонился, собираясь уйти, видя, что хан погружен в свои мысли, но тот остановил Дахира жестом:

– Сегодня в четыре часа пополудни, мой хаджиб, будет большой диван.                             Я собираю его.  Ты обязан быть обязательно, хаджиб.  Очень многое на кону.

Дахир вышел   из покоев хана, ощущая всем своим нутром, что грядут очень большие перемены.

Диван в почтительном молчании склонился перед ханом.

Повелитель Караханидской державы оглядел своих ближайших сподвижников и без всяких предисловий, бросил:

– Хаджиб, казначей, амир, дворцовый мухтасиб, готовьтесь к отъезду.  Я переношу столицу державы в Самарканд. Через тридцать лун, все должно быть готово: казна, войско, припасы, слуги.  Здесь будет удел моего сына Арбиля.

Сказать, что присутствующие открыли рты от изумления, означало бы  солгать. Время и правление великого Тобчи-хана были таковы, что неожиданностей хватало всегда  и к ним человек привыкал быстро.  Есть жизнь, есть милость и немилость Аллаха и повелителя. Однако, было заметно, что все царедворцы мысленно напряглись.

Заметив это, Тобчи-хан усмехнулся:

– Именно так!! С этой минуты – сборы.

Город закипел, ковались кони, грузились телеги, заготавливались одежда и утварь. Слуги и рабы,  на которых  легла основная тяжесть придорожных хлопот, так же  восприняли новость о переезде  по-разному.  Кто-то радовался, надеясь на возможные перемены к лучшему,   другие печалились, понимая, что отрываются от края, с которым успели, если не сжиться , так смириться .

Дахир, руководивший сборами  вместе с казначеем, не подавал виду, что перенос столицы ему не по душе. Человек иного склада и воспитания,  чем хан, он понимал отлично, что Аталык  не может быть столицей огромной державы.  Не имеет он древней славы и ореола величия. С другой стороны Самарканд, помнящий еще  Александра Македонского, Кушанскую державу, арабских халифов  и  Саманидов, еще кое-где правящих, находящихся полностью во власти Тобчи-хана, гораздо выше по складу и духу, чем они — тюрки, пришедшие на земли Маверранахра сто лет назад.

Они всего лишь   ученики, подражатели древней славе.

Законы и  государственное устройство  скопированы  тюрками — ями и чигилями,   у Саманидов  говорят  в державе на арабском языке,  пишут на арабском языке.   Нет ни одной книги на тюркском языке.   Да что там, Аталык,  Ош,  Кархаш, Коялык,  Сары- Коль, Кашгар?   Сам красавец  Баласагун  не имеет  и пятой части  древнего величия   и красоты Самарканда,   Бухары, Хорезма.                                                                                   Ничего этого, конечно,  хаджиб говорить хану не собирался.                Доказывать владыке, переносящему столицу  огромной державы, что он не прав, было делом опасным.    Кроме того, Дахир понимал, что сидящий в Кашгаре  младший брат хана  Юсуф  и правящий в Баласагуне  старший сын хана — Шейс аль Мульк, очень не любят друг друга  и могут начать войну между собой, после смерти Тобчи-хана,  да продлит Аллах дни его.

Что же  касается  юного Арбиля, то хаджиб знал,  что  этот правитель, не смотря на молодость, не останется  в стороне от передела владений.