Олег Бобров. Облака плачут кровью. гл.4

Тобчи — хан отложил в сторону письмо, привезенное гонцом, из Баласагуна и с непривычной мягкостью , произнес:

-Это письмо от моего наместника , Дахир. Лукавые кочевые ханы, признали мою власть. Монеты , которые чеканю я, пошли по всем окрестным владениям.
Все отлично, мой мухтасиб. Теперь можно, на досуге, немного и порадовать душу и тело.

Дахир кивнул с почтительным видом. Он отлично понимал, что значит в устах хана »порадовать душу и тело» . Несмотря на то, что ему шла уже пятидесятая весна, Тобчи–хан, не потерял вкуса к жизни. Когда выпадали дни, свободные от забот, он любил хороший той, наслаждался ласками наложниц, музыкой и танцами, явно, подражая саманидским эмирам, с которыми сейчас имел отношения союзнические. При этом, угощения в виде жаренных туш быков, джейранов и баранов, вытаскивались на площадь Аталыка, для всеобщего угощения,

Потом, когда спускалась ночь, появлялись меха с араком и винами. И город бурно радовался жизни, люди прославляли щедрость хана. Короток век человеческий, не так много радостей у правоверных. Единственное, чего не понимал Тобчи-хан, так это поэтов. Нет, он , конечно, мог перечитать и процитировать строки Омара Хайяма или Фирдоуси, но как другие владыки, держать при себе «рифмоплетов» , то и дело славословящих ему, выкрикивающих свои касыды и рубаи, не терпящих друг друга, не собирался.

Дахир поинтересовался:
-Прикажешь готовить той, великий хан?

Тобчи- хан улыбнулся, разогнав на лице лучики морщинок как-то сразу помолодев:

-Конечно же готовь, Дахир. Когда кончится пост. Ах, да, еще одна небольшая обязанность уготована нам. Но это из тех, что приятны сердцу владык. Наместник ханьского владыки в Шоше прислал нам признание в дружбе и наложницу, обученную при его дворе искусству любви и танцам. Сейчас принесут дары и приведут ханьскую красавицу. Поприсутствуй при этом, мой верный Дахир.

Мухтасиб с чуть заметным удивлением , приподнял брови, но ничего не стал говорить хану, видя, что тот в редкостно хорошем расположении духа. Дары, присланные из Шоша, и в самом деле  были великолепны: знаменитые драгоценные камни, добытые из копей Бадахшана, богато украшенные доспехи, несколько нефритовых статуэток искуснейшей работы, прославленные на всем востоке, клинки, работы ханьских мастеров. В другое время, безо всякого сомнения, Тобчи- хан, насладился бы такими дарами, обязательно расспросил бы доставившего подарки посланца о делах в Шоше, о заботах наместника. Но сейчас все это отошло на второй план.

На пороге, видением из старой китайской легенды, возникла женщина. Вернее, сказать, не возникла, она вплыла, с легкостью цветка лотоса, скользящего по водной глади. Если при виде китаянки  дрогнуло сердце даже у Дахира, равнодушного к женским чарам, то что было взять с хана, известного своим женолюбием? В самом деле, было чем усладить взор свой при виде ханьской красавицы. Небольшого роста, хрупкого сложения, она выглядела в покоях, где царил мужской дух  и висели клинки, сказочной принцессой.

Круглое миловидное лицо, о котором в Хане говорят «луноликая», и глаза чайного цвета с длинными , искусно подведенными ресницами дополняли облик красавицы. Женщина прижала руки к груди и, стоя на пороге, застыла в поклоне. Облик ее дополняла высокая прическа и расшитое цветами и драконами  кимоно. На довольно  приличном дарвази почти детским голосом сладостная гостья , произнесла:

-Здравствуйте, мой господин!

Тобчи–хан, с трудом сдержав восхищение, ответил:

—Здравствуй, луноликая нюнькуй (гейша)! Как зовут тебя?

Женщина отвесила еще один поклон:

-Аньхэ мое имя, господин. Это означает » мирная водяная лилия». Мне дали имя это, потому что в месяц, когда я родилась, по нашему озеру плыли белые лилии, а облака были окрашены в белый цвет.

Хан повернул голову к Дахиру:

-Ну, что же, мухтасиб. Как видишь сам, подарок и в самом деле редкостный! Сейчас евнухи, проводят Аньхэ на женскую половину. А той мы устроим , я думаю, лун через семь. Ведь сейчас мусульманину положено поститься и просить Аллаха о милости. Проследи, чтобы к Аньхэ были приставлены лучшие служанки, чтобы эта «лилия» не нуждалась ни в чем .

Дахир склонился в поклоне:

-Будет сделано, великий хан.

Через несколько мгновений мухтасиб шел по дворцу, отдавая распоряжения, а красавица, присланная в подарок, семенила следом, вызывая восхищение даже у стражников, ум многих из которых едва ли превосходил лошадиный.

В эти дни  перед окончанием великого месяца рамадан дел у Дахира хватало. Он следил за тем, не нарушают ли слуги и рабы пост, распоряжался хозяйством дворца. Словом, все как обычно. Единственным выходящим из правил, было то, что после того как Аньхэ отправилась на женскую половину и, совершив омовение, уснула,  Дахир знаком подозвал к себе Гульнару и что-то негромко и повелительно сказал ей.

Служанка, и без того, относившаяся к Дахиру с немым обожанием, молитвенно сложила руки на груди:

-Мой господин, слово твое  для меня закон навеки. Все будет сделано, как повелишь ты.

Амир, случайно увидавший эту сцену, сделал безразличное лицо, но по его едва заметной ухмылочке мухтасибу не составило труда догадаться о его мыслях. Ничего не поделать, таков был этот грозный и блестящий век, где кровь, пролитая в боях, и башни из черепов сочетались с мудростью, высокой поэтикой и расцветом наук. . Жизнь была коротка. Мужчины стремились получить наслаждение всеми способами, одним из главных были вековечные, словно род людской, женские объятия. Тот же, кто, подобно Дахиру, не стремился к женскому обществу, тот вызывал удивление, а то и насмешку.

Дахир был еще сравнительно молодым мужчиной, но суровая юность, горечь предательства, служба при дворе вытравили из его и без того холодной души всякую мысль о прелести женских чар. Кроме того, не доверявший полностью никому, коварный, умеющий предвидеть многое и многое распознать за пологом грядущего, он меньше всего собирался уделять время и внимание женщинам, искренне полагая, что женский род непостоянен и коварен.

Появление  в качестве подарка Тобчи-хану, ханьской нюнькуй, да еще в месяц рамадан, его мало бы заинтересовало, если бы не странное предчувствие, которое с легкостью степной птички, коснулось крыльями  его недоверчивой души.

Вечером того же дня, когда во дворце погасли светильники, Дахир покинул свои покои. Он прошел мимо казарм гулямов, раскланялся с начальником менявшейся у ворот стражи. Путь его лежал по улочкам Аталыка.

Тянет вкусными запахами. Люди, завершив дневные дела-заботы , варят ужин, беседуют с домочадцами. Доносится негромкая музыка со стороны караван-сарая.

Дахир пересек площадь, обогнул уже опустевший рынок и направился к внутренней стене города , за которой располагались становища иноземных купцов, живших в Аталыке или приезжавших сюда по делам торговым. Дома уроженцев Ханя, выделялись своим внешним видом. По обычаю своей родины, ханьцы строили жилища, внешне легкие, словно детские игрушки, украшенные фонариками, головами драконов, изображением птиц. Вот и нужный ему дом, украшенный фонариками, испускающими мягкий свет. Высится на крыше голова красного дракона Цзяо — самого свирепого и мудрого из всех китайских драконов. Хозяин открыл дверь сразу и склонился в поклоне:

-Гость в доме, в дом — счастье! У меня сегодня редкостный гость, сам дворцовый мухасиб.

Дахир улыбнулся:

-Я счастлив, что судьба сегодня привела меня в дом твой, почтенный Вэй Лунь, купец, чья мудрость известна в подлунном мире.

Гость и хозяин разговаривали на арабском языке, который на востоке знал любой, считающий себя культурным человек. Вэй Лунь посторонился, давая возможность гостю пройти в покои. Дахир присел на маленький, словно детский, стульчик и поджал ноги. Хозяин последовал его примеру.

Определить сколько лет было уроженцу Ханя, было делом сложным. Неподвижное словно вырезанное из дерева лицо, губы, постоянно улыбающиеся, и почти никогда не улыбающиеся глаза.

Хозяин вежливо осведомился:

-Как здоровье, мой почтенный гость, мухтасиб Дахир? Я слышал, что мудрость ваша, известная во всем мире подлунном, не уступает вашей прозорливости на службе у великого хана?

Дахир прижал ладонь к груди в знак признательности:

-Благодарю, почтенный хозяин, за столь лестное мнение о скромной моей службе при дворе великого хана.

Вэй Лунь ответил улыбкой и, соблюдая ритуал вежливости, поинтересовался:

-Как здоровье великого хана? Тяготят ли его душу, тревоги и дела государства?

Дахир молитвенно поднял руки:

-Благодаря Аллаху все в порядке, почтенный хозяин!

Наступило молчание.
Его прервал ханец:

— Я рад гостю и готов угостить его всем, что есть в моем бедном жилище, освещенном появлением такого гостя, но я знаю, что сейчас правоверные вынуждены поститься. Однако, изумительный чай не является напитком, заказанным правоверному.

Еще через полстражи два хитреца пили из маленьких пиал чай, поглядывая друг друга . У Дахира не было сомнений, что Вэй Лунь, расчетливый, как и все купцы, осведомлен о самых разных вещах, знание которых  порой приводит к преждевременной смерти. Однако за хорошую плату ханец может поделиться новостью, развеять какие-то сомнения собеседника, оказать услугу.

Когда с чаем было покончено, мухтасиб произнес:

-Сегодня присланы дары от ханьского наместника в Шоше великому хану.  И прислано письмо, предлагающее дружбу. Кроме того, в подарок прислана дивной красоты нюнкуй, обученная искусству любви, танцам и пения. Благодарность великого хана не имеет границ, почтенный Вэй Лунь. И конечно бы мосты дружбы со столь сиятельным человеком лестны владыке Аталыка. Хотелось бы знать, какой ответный дар , будет усладой сердцу его? Крепка ли его дружба? Не терпит ли он обид от своих соседей и подданных? В милости ли он у великого императора?

С этими словами Дахир извлек из кармана халата соблазнительно звякнувший мешочек с монетами и положил на стол. Лицо Вэй Луня осталось неподвижным, но положенное на стол исчезло, словно испарилось.

Ханец заговорил неспеша, словно процеживая слова:

-Наместник Шоша, бывшего владения Караханидского эмира, Вэй Чжан, да продлятся дни его, из тех , кто сумеет сосчитать бобы в похлебке. Мысль его подобна полету дракона. Такие умеют ходить по кончику иглы. Они слышат, как растет трава и поет песок. Много людей имеет он, много глаз и ушей. Подобно пауку, ткет он свою паутину, паутину дней своих и забот. Медоточивы речи его, но лишь небу дано предугадать судьбу.

Хозяин замолчал. Дахир поняв, что сказано все, поднялся и вежливо поклонился:

-Благодарю за приятную беседу, почтенный Вэй Лунь. Да текут дни по желанию вашему, как сказано в Коране.

Вернувшись во дворец, мухтасиб долго размышлял о чем-то, глядя на то, как серые тени рассвета подкрадываются к предгорьям. Месяц рамадан, священный для мусульман, завершался. В эти дни Дахир не покидал дворца, перечитывал трактаты мудрецов прошлого. несколько раз  о чем-то, негромко разговаривал с Гульнарой и престарелым дворцовым евнухом.

Дворец Тобчи-хана сиял, звенела музыка. Музыканты, обливаясь потом усердия, играли на руде, выводили мелодии на карнаях и дудках. Пировал весь Аталык. Тобчи-хан, угощался сам и угощал других.

Но вот он взмахнул рукой и бросил:

— Сейчас прекрасная лилия будет услаждать взор наш танцами. Зовите ее!

Аньхеэ прямо от порога, поклонившись, начала дивный танец. Женщина скользила, изгибалась змеей, засеменила под ритм музыки. Танец был столь прекрасен, что пировавшие забыли обо всем. Видение в расшитом праздничном кимоно, плыло, шло в танце легко, словно  не касаясь пола подошвами крошечных сандалий. И никто не предавал значения тому, что, делая круг за кругом, скользя и изгибаясь, Аньхэ  незаметно приближалась к возвышению, на котором сидел с чашей в руках, наслаждаясь танцем, Тобчи-хан.

Когда до подножия трона оставалось всего шагов пять, не прекращая танца, ханьская красавица стремительно взметнула руки к высокой прическе. Но еще быстрее были два гуляма, стоявшие по правую и левую руку от хана. Повинуясь незаметному знаку мухтасиба, они заломили Аньхэ руки, так, что она оказалась склоненной лицом, почти до пола.

Все это заняло несколько мгновений. Пировавшие едва  успели увидать сплетение трех тел. И вот красавица-танцовщица скручена огромными лапами телохранителей. Сам хан на своем возвышении не пошевелился, его лицо по-прежнему осталось неподвижным, словно вырезанным из дерева, на нем  лишь проступили темные проблески — признак чудовищного гнева. И раскатистым голосом, словно посылая конницу в атаку, Тобчи-хан рявкнул:

-Дахир-мухтасиб, что это значит?!! Как ты посмел ?!!

Дахир, для которого эти мгновения равнялись вечности, поднялся со своего места и прижал руку к груди:
-Не гневайся, повелитель! То, что она сейчас должна была метнуть в тебя, находится вот здесь.

С этими словами, Дахир извлек из кармана праздничного халата две тонкие спицы, которыми обычно крепят волосы уроженки страны Хань.

Хан протянул ладонь, не обращая внимания на остолбеневших сотрапезников:

-Дай сюда! Что это? О, Аллах! Да на этих спицах есть грани.

Мухтасиб пояснил:

-Это ханьские трехгранные иглы. Их кидают специально обученные люди, повелитель. Если бы они остались в волосах нюнькуй, то мы сейчас не разговаривали бы с тобой.

Через мгновения опомнившиеся протрезвевшие приближенные  заорали и загомонили, сгрудившись у трона, словно норовя закрыть хана собой. Звеня саблями , ворвались в зал  гвардейцы. Со всех сторон неслось:

-Велика милость, Аллаха!
-На пытки мерзкую тварь, посмевшую поднять дерзновенную руку на великого хана!!
-Вырезать всех ханьцев!!
-Гнать их из города палками!

Тобчи-хан повелительно поднял руку:
-Всем молчать! Начальник стражи, оцепить дворец! Той завершен ! Гости могут идти! Убийцу на пытку, она расскажет все!

Дахир качнул головой:

-Повелитель, глянь внимательно! Она уже ничего не расскажет никому и никогда.

В самом деле Аньхэ бессильно обвисла в огромных руках гулямов  и не подавала признаков жизни. Ее красивое искусно набеленное лицо начало наливаться синевой, и сейчас она  в самом деле  походила на фарфоровую куколку, у которой почему-то были закрыты глаза.

Хан глянул на распростертое изящное тело и сокрушенно качнул головой:
-Она ухитрилась проглотить яд! А ведь сегодня ночью я хотел насладиться телом ее, Дахир.

Мухтасиб ответил сдержанно, дабы хан не понял, что Дахира бьет мелкий озноб, признак схлынувшего напряжения, в котором он пребывал уже несколько дней:

-Боюсь, повелитель, что с ложа наслаждений ты бы не встал !

А по улицам Аталыка уже несся грозный рев толпы
-Блудливая ханьская девка  хотела убить повелителя!

-Да будет милость Аллаха к нам!
-Громить ханьцев!
-Смерть ханьцам!

Хан сделал над собой усилие и бросил отрывисто и резко:
-Эту злокозненную тварь сейчас  убрать в подвал! Закопаем ее завтра! Ко мне начальника городской стражи! Быстро !!

Когда сотник явился, низко кланяясь, Тобчи-хан приказал:

-Навести в городе порядок! Если будет хоть один грабеж или разгром чужеземных купцов, твоя голова, Рашид, попрощается с телом еще до утра!

Когда страж исчез выполнять приказание, владыка сделал знак Дахиру »следуй за мной».
В потайном покое, расположенном в дальнем углу дворца, Тобчи-хан коротко приказал:
-Садись, мухтасиб, и рассказывай! Все рассказывай! Не лукавь!

Дахир присел на подушку-мутаку:
-Повелитель, мало кому верю в этом мире греха и подлости! То, что тебе прислал дары наместник Шоша Вэй Чжан, не питающий никакой любви к Караханидам, меня удивило. Ведь он где хитростью, где силой пытается занимать земли на северо- востоке. Ты, владыка, для него сосед опаснейший, потому что хочешь блеска и величия державы, вплоть до Баласагуна и Кашгара. А дружба владетелей — большая редкость. Когда я увидал живой подарок, я задумался. По моему приказу служанка и евнух не спускали глаз с наложницы. И лишь одна вещь помогла мне.. Служанка донесла мне, что присланная нюнькуй сама делает себе прическу. И никто не видит ее спиц, которыми крепятся волосы. И порой служанке чудится, что у ханького  подарка иногда расширяются зрачки глаз. И я задумался. Она же не ханьская хакка (нищая лодочная проститутка) , она не получила имя свое, от хозяйки кошкиного дома (публичного дома) . Она — нюнькуй , для наслаждений высшей знати. И эти иглы нашли у нее в волосах. Заменили их обычными спицами.

Хан перебил:

–Ты посмел коснуться ее?! В месяц рамадан?!!

Дахир склонил голову:

-Повелитель, я не настолько безумен. Служанка Гульнара добавила ей в чай травку чин-мачин. Человек засыпает, убежденный, что продремал несколько секунд, а на самом деле он спал полстражи! А кроме игл, нашли еще вот это.

Он протянул хану крошечный сосудик из кожи.

-Это зелье обостряет чувства человека, дает ему возможность быстро мыслить. Потом у человека наступает сильнейшая сонливость и отвращение ко всему! То, что она должна была убить тебя и умереть на месте, я так же понял недавно.

Тобчи-хан сокрушенно схватился за голову:
-Мухтасиб, тебе нет цены! Да что в тебе намешали Аллах с шайтаном?! Свет с тьмой породнились в твоем сердце. Ты будешь вознагражден щедро!

Дахир поклонился:

-Щедрость твоя не знает границ, о владыка. Но сейчас речь не о награде! Эта девка —  лишь орудие  в руках тех, кто послал ее!

Тобчи-хан нервным движением поправил светильник:

-Ты что-то знаешь или догадываешься о чем-то ?!! Говори!

Дахир сделал знак хану приблизить ухо , хотя они были в покое лишь вдвоем  и кругом не было чужих ушей, и тихо произнес:

-В Хане таких их называют »Божественная паутина». Каждый крупный чиновник или наместник области имеет  везде своих соглядатаев и убийц. Под самыми жуткими пытками они умеют молчать! У них всегда есть возможность умереть: пучок травки, скатанный шарик ядовитого зелья, яд , нанесенный на кончики ногтей. Они разбегаются подобно паукам, верша приказ.
В центре сидит паук, держащий все нити. Он решает , кому жить — кому умереть. И делит своих людей, на «людей жизни» и «людей смерти«.  А мне один осведомленный человек подсказал, что шошский наместник не просто имеет свору таких пучков, но сам является исполнителем воли какого-то чиновника, очень важного при дворе. Вот и все, владыка.

Тобчи-хан надолго задумался, машинально постукивая пальцами по столу, а затем произнес:

-Вот значит как, божественная паутина с ядовитыми паучками? Дахир, хочешь знать, почему я уже давно не доверяю никому? Почему я засыпаю , лишь проверив несколько раз надежность стражи и наличие кинжала под подушкой?

Дахир наклонил голову:

-Слух мой к устам твоим, великий владыка.

Хан заговорил негромко и веско:

-Мой отец, великий Наср ибн Мульк, когда умерла моя мать, заменил мне и отца, и мать. Он брал меня с собой в походы, учил владеть оружием, не бояться ничего, кроме Аллаха! Первое что я помню из детства — руки отца, его смех . Когда он был не в духе, мало кто осмеливался перечить ему. А меня он любил. Если он был грозен, то брал меня на руки, и морщины гнева разглаживались на его лице. И всегда я знал, что есть длань отца, готовая защитить и укрыть в любой беде. Он любил говорить: «Сын мой! Ты будешь владыкой! В это качающемся, не верном мире, нужны те, кто станет опорой для тебя, сынок». А кроме отца, я с детства помнил нашего слугу, тихого услужливого Юсуфа. Когда отец бывал в отъездах, я любил болтать с Юсуфом, он приносил мне сладости, ухаживал за мной. .. И был великий поход. Тридцать пять сотен отборнейших воинов  под началом отца шли в поход за Аму-Дарью. Нас ждала добыча, покоренные города, податливые женщины. Было раннее утро. Отец уже в броне сидел верхом и поднял руку, чтобы скомандовать поход. Шлем свой он держал в руке. Я сидел на коне рядом с ним и любовался отцом и воинами. И взятый в поход старый слуга внезапно прыгнул на круп коню и вонзил нож отцу в единственное, не прикрытое доспехами место на теле. Вонзил в шею .. Отец умер мгновенно. Через миг мой клинок отделил голову убийцы от тела, но отцу это уже было безразлично…

Внезапно глаза хана стали жесткими, и он, перебив себя, сказал , словно отрубил боевым топором:
-Завтра о твоей верности и прозорливости будут кричать глашатаи Аталыка!! Вот тебе награда от меня.

Массивный перстень с индийским алмазом лег перед Дахиром. Хан потянулся устало и добавил:

-Ну, остальное.. на волю Аллаха ! Уже крадется рассвет! А сейчас, пора спать, верный мой мухтасиб!